— А! Восхитительный привкус вины! Аромат стыда!
В костре предвкушающе зашипели и забормотали новые голоса.
— Оставьте… его… в покое, — с трудом прошептал Джек.
Палец застыл в воздухе.
— Вызов. Недурно, но стыд — вкуснее.
— Уходи… прочь, — простонала Пега.
— И даже верность! — В голосе прозвучало легкое удивление.
Без предупреждения Торгиль ринулась на врага. Оружия у воительницы не было, так что по пальцу она со всей силы ударила кулаком. Сверкнула молния. Пламя объяло правую руку Торгиль. Она завизжала и принялась в панике кататься по земле, пытаясь сбить огонь. Но огонь, словно живое существо, цепко держатся за добычу. Тварь на миг отвлеклась от остальных и, потешаясь, наблюдала за Торгиль. От ее хохота дрожала земля.
Злые чары, сковавшие Джека и Пегу, чуть ослабли.
— Пега, — выдохнул Джек. — Достань свечу.
Мальчуган внезапно догадался, что именно пытался сказать ему Бард в видении.
«"Огонь бедствия" хранит его, — сказал тогда старик ласточке. — Никакая иллюзия, пусть даже самая убедительная, не выстоит против…»
Не выстоит против простого факта одной-единственной настоящей вещи! Джек схватил огниво и кремень, высек искру, запалил трут. Заплясал крохотный язычок пламени — такой бледный на фоне ревущего могущества костра. Пега подставила свечку.
Фитиль загорелся. Этот маленький, неприметный огонек был настоящим — настоящим в этом царстве иллюзий. Он родился от «огня бедствия», зажженного дружными усилиями поселян в самую темную ночь года. То была чистейшая жизненная сила.
Этот свет мягко разогнал нездоровые грезы Эльфландии и ложь, наделившую ад смертоносной властью. Сперва теплое сияние окутало Торгиль и затушило огонь, пожиравший ее руку. Воительница застонала и сжалась в комочек.
А свет между тем распространялся все шире: оставалось только диву даваться, как такой крохотный огонек способен озарить такое обширное пространство. Костер погас. Трава и сады Эльфландии померкли. Луна мигнула — и угасла. И вот свет коснулся эльфов.
Великолепные одеяния и драгоценные камни растаяли, точно снег под солнцем. Безупречно-прекрасные лица исхудали и вытянулись; вечно юные тела обрели свой истинный вид, превратившись в иссохшие оболочки для тех, чье время почти иссякло. Партолис сделалась безобразной каргой. Партолон — алчным пугалом. Гоури — пронырливым канальей с бегающим взглядом. Даже Люси, по-настоящему юная, теперь выглядела в полном соответствии со своей истинной сущностью: как бессердечная грубиянка и эгоистка. Серебряное ожерелье стало свинцовым.
Все эльфийское королевство оказалось грязной пещерой, замусоренной костями и всякими отбросами. Но самое удивительное вот что: на месте костра зияла яма. Какие-то твари ползали, извиваясь, по краю: не то гигантские мокрицы, не то полусгнившие дохлые черви, которых порою выбрасывает на берег штормом.