– Пойдём к немцу в плен, авось до замирения уцелеем, а там домой возвернёмся к своим бабам, – раздавались голоса с разных сторон.
– Дураки Вы набитые! – насмешливо заговорил Блохин. – Послушайте меня, коль у Вас своих мозгов не хватает! Я в японскую войну почти год сидел в плену! Не сахарное там житье! Кормят плохо, от болезней не лечат: пусть, мол, больше перемрет нашего брата – хлеб целее будет. Морду бьют почище наших самых аспидов офицеров. А про баб своих с детьми позабыли? Тут коли ни коли, а на побывку приедешь. С плену домой не отпустят до конца войны. С голоду, а то от болезни сдохнешь, покеда домой вернёшься.
Солдаты слушали с недоверием, со злобой посматривая на Блохина.
– Ты, дядя, не дюже грозно на меня взглядывай, я всё равно не забоюсь, не из пугливых. – Блохин говорил медленно, горячо. Каждое слово, как гвоздь, вколачивал – надёжно и прочно. – Как кончится война да придут домой солдаты, помещицкую землю начнут промеж себя делить! Как с японской пришли, так сразу за это взялись; не вышло дело это, потому не все сообща действовали, а в розницу. Кому в первую очередь землю дадим? Кто с фронта пришёл да кровь свою проливал. А те, которые в плену, опосля или совсем не получат ничего.
– Это почему же так? – спросили Блохина.
– Потому, что ты не воевал, а в плену прохлаждался! От смерти шкуру свою спасал, а не о Рассее думал. За что же тебе землю давать?
Слова Блохина всколыхнули солдат.
– Да кто ты такой есть, что про землю так говоришь, откуда знаешь? послышались недоверчивые голоса.
– Воля Ваша, хотите верьте, хотите нет, а я от умных слыхал и теперь Вам говорю! Так и раскиньте своими мозгами, куда сподручнее Вам идти – к себе домой иль батрачить на немецкого помещика.
– Кто в плен идти не хочет – живо становись! – скомандовал стоявший тут же Зуев.
Солдаты лавиной устремились на полянку, где уже собралось около полка солдат. Енджеевский выбирал из солдат унтеров и ефрейторов, разбил солдат поротно, роты – на взводы и отделения. Приказал подсчитать наличные патроны и провиант и поделиться с теми, у кого их совсем не было.
Патронов набралось по две-три обоймы на человека. С провиантом было хуже, но солдаты делились друг с другом последней сухой коркой. Подошли несколько офицеров и тоже просили принять их в отряд. Их поставили командовать ротами. Всего было уже несколько тысяч человек.
– Впору генералу командовать таким отрядом, – улыбался Енджеевский.
– Генералы о другом сейчас думают: как бы им поскорее к немцам в плен попасть и подальше уйти от своих солдат!