– Хватит спорить, – отвечал другой, – ловить давай.
– Ладно.
Да, воины девушку так просто не упустили бы. От воинов девушки не убегают.
Надеюсь, Чанде удастся скрыться.
Я снова тронулась в путь, по-прежнему стараясь пробираться под хижинами, по-прежнему то и дело пускаясь ползком. Ни к чему оставлять следы – изящную ножку рабыни узнают сразу. В какой-то миг я едва удержалась от крика: путь к желанному убежищу лежал через погруженную во тьму улицу, ведущую к центру поселка, и, взглянув вдоль нее, ярдах в ста я увидела костер. Вокруг сидели мужчины – и местные, и мой хозяин со своими людьми. Распластавшись по земле, я переползла на другую сторону и, вздохнув с облегчением, скользнула в спасительную тень под хижинами.
Снова в безопасности. Надолго ли?
Пожалуй, по следам вряд ли найдут. Тут по всей деревне следы босых женских ног – не только моих, здешних рабынь – тоже.
В таком многонаселенном, вдоль и поперек исхоженном поселке проследить девушку по следам, особенно ночью, при свете факела, почти невозможно – на наше счастье, натасканные охотничьи слины в погоне не используются. Таковы условия игры: не сумеют преследователи сами нас разыскать – не смогут потешиться с нами этой ночью. Наш выигрыш – спасение от их грубых рук. И я решила – надо бежать.
Наконец, таясь во тьме, я добралась до вожделенной цели – той окраины села, где стал лагерем мой хозяин со своими людьми, – и поползла среди мехов – на этот раз шатров не разбивали.
Невдалеке послышались неверные шаги и женские рыдания.
– А ну, шевелись, женщина! – раздался голос.
– Да, хозяин, – прозвучало в ответ.
Я застыла едва дыша, сжалась в комок, не смея шелохнуться. Справа, всего в нескольких ярдах, показались какие-то фигуры – человека три. Взгляни они в мою сторону – наверняка бы заметили. Но нет, прошли мимо. Я решилась чуть приподнять голову. Обогнули лагерь, прошли вдоль частокола, повернули к центральному пятачку. Вот она, Чанда. Еле ковыляет, руки связаны за спиной – веревка, что висела на запястье, теперь использована по назначению. Сдернутое платье болтается на бедрах. Плачет. В волосы вцепилась мужская рука, тянет ее вперед что есть мочи. Не терпится им. Тащат волоком, и дела нет, что бедняжка еле поспевает перебирать ногами. Да, ей не позавидуешь. Вырвалась от них, убежала – вот они и взбеленились. Сомневаться не приходится – за такую дерзость они с нее семь шкур спустят. Мужчины строптивости не прощают. Надеюсь, слишком сильно бить не будут. Я видела, как ее притащили в очерченный у факела круг, как связали по рукам и ногам. Потом обгорелой деревяшкой намалевали что-то на ее теле – видно, пометили свою добычу. Этой ночью она будет принадлежать им.