Вдруг мой хозяин вынул нож. Я вздрогнула, но убежать не посмела. Зажмурилась. И тут поняла – он отрезает подол. Как коротко! Да я со стыда умру! Платье было рассчитано на рост Этты, на ее длинные ноги. А теперь я в нем шаг сделать боюсь. По знаку хозяина я встала на колени, как учили: присев на пятки, спина прямая, руки на бедрах, голова высоко поднята, подбородок вздернут. И об остальном не забыла: широко раздвинула колени. Приняла позу рабынь Гора, называемую позой наслаждения. Сколько раз на моих глазах принимала эту позу Этта – не задумываясь, машинально. Становясь на колени перед свободными мужчинами, такие девушки не сдвигают ноги. Любая рабыня воспринимает любого свободного мужчину как хозяина, любую свободную женщину – как хозяйку, хотя, конечно, хозяева у нее одни.
Перед хозяином, которому всецело принадлежит мое тело, принимать эту позу мне доставляло удовольствие, а вот перед остальными – поначалу не очень. Но в конце концов я привыкла, поза рабыни стала для меня естественной и приятной. В такой позе девушка гораздо привлекательнее для мужчин. Но дело не только в этом. Ощущение открытости, уязвимости, возникающее у девушки, сидящей в позе наслаждения, чувство, что вся она выставлена напоказ, психологически влияет на нее таким образом, что девушку все больше влечет к мужчинам. А для девушки, которой многие мужчины кажутся привлекательными, привлекательнее становится и хозяин. Принимая эту позу, чувствуешь себя такой покорной, такой уязвимой и беспомощной, такой открытой, что поневоле возбуждаешься, тебя влечет к мужчинам вообще, а значит, и к хозяину. В конце концов, ты – его рабыня, он – твой господин. Не случайно девушку, принимающую позу наслаждения, обуревает взрыв чувств. Оставаться бесстрастной просто невозможно. Эта поза, как спусковой крючок, высвобождает инстинкты, снимает запреты, направляет все эмоции в их естественное русло. Отношения властвования-подчиненности обусловлены генетически, и институт рабства – наиболее совершенное социальное воплощение этого биологического закона. На Горе рабство узаконено, девушки могут быть рабынями только сильных мужчин, способных утвердить свое господство. Вот и я – такая рабыня. Сомнений нет – человек, которому принадлежу я, свое господство утвердить в состоянии. Да он уже сделал это. Я – его рабыня.
Как влекло меня к мужчинам! Как любила – и боялась – я своего хозяина! Хотелось отдаваться ему непрестанно.
Отдав Этте распоряжения касательно меня, он с товарищами ушел из лагеря. Мы остались одни. Этта принесла булавки, маленькие ножницы, иглу и нитки. По-видимому, перешить мое платье – на сегодня первоочередное дело. Оно должно превосходно сидеть, подчеркивать фигуру. А уж потом можно будет заняться менее важными делами. Я вставала на колени, поднималась, поворачивалась по знаку Этты. Чтобы подшить раскромсанный ножом подол, платье пришлось снять. Как ни старалась Этта поменьше подгибать, подол все равно стал еще короче. Я покраснела. Что в таком платье, что голой – разница невелика. Наверно, такая одежда только для того и нужна, чтобы мужчинам было что с тебя сорвать. Я надела его опять. Этта переставила крючки. Застегнула – не вздохнуть. Ловко и проворно – тут подрежет, там заколет, здесь подошьет – подгоняла Этта платье точно по фигуре. И вот – готово. Безупречно облегает тело. Шьет Этта замечательно. Ушивала прямо на мне, подгоняла вплотную, а я лишь пару раз почувствовала прикосновение иголки. Закончила. Отступила в сторонку. Обошла вокруг. Сходила за зеркалом. Из огромного, в полный рост, зеркала на меня смотрела рабыня. Я ошеломленно повернулась к Этте. До сих пор видеть себя в рабском обличье мне не приходилось. Ужасно! Я содрогнулась. Даже не представляла, что могу быть такой. Нет, не может быть! Это не я! Я опять взглянула на свое отражение. До чего же хороша эта прелестная рабыня! Неужели это я? Перевела взгляд на Этту. Она кивнула, улыбнулась. И снова – к зеркалу. Не знала, что я такая красивая! Страшно подумать – как же жить в этом мире с такой красотой? Да меня же в цепи закуют, наденут ошейник! Словно оглушенная, стояла я перед зеркалом.