– Кэрролл Рансбург.
Эйва тоже что-то находила в моем лице или, по крайней мере, делала вид. Ее пальцы часто рисовали замысловатые узоры на моем лбу и щеках, когда мы с ней неспешно занимались любовью в моем приподнятом над островом доме под плеск волн, накатывавших на песок в нескольких десятках метров от нас.
Я думал, что эти моменты были предвкушением гряду, щей волшебной сказки, в которую нам обоим предстоит войти. В одном Джереми был прав: я верил, что это чувство было любовью, поскольку раньше ничего подобного не испытывал. Женщины приходили в мою жизнь и уходили, и в памяти откладывались лишь легкие воспоминания о полученном удовольствии. Но прежде у меня никогда не перехватывало дыхания, когда женщина просто входила в мою дверь, я никогда так подолгу не смотрел на телефон в ожидании звонка женщины и никогда не ощущал себя одним из избранных.
А потом – вот так просто – она ушла.
– Кэрролл Рансбург, – еще раз произнес я вслух придуманное себе имя, затянул галстук и отвернулся от зеркала. Набросив пиджак, я отправился в Пенсаколу с повторным визитом в комнату ужасов мадам Байнес.
– Знаете, а я ведь могла бы быть королевой Марсдена, – прошептала Марселла Байнес, – королевой финального момента…
На сей раз Марселла встретила меня не в брючном костюме, а в белом шелковом облегающем платье с высоким разрезом и глубоким декольте; было видно, как под тканью подрагивают ее низкоопущенные груди с твердыми сосками.
– …если бы знала, что Марсден находится в тридцати милях отсюда в своей студии. Это одна из величайших трагедий моей жизни.
Икры уже не было, как и разговоров о погоде. Она сразу провела меня в «галерею» и усадила на небольшой диванчик под снимками своих любимых извращенцев. Почти загипнотизированная собственными словами, она все плотнее прижималась ко мне, не переставая будоражить свою больную фантазию.
– Я была бы на несколько лет старше, чем все остальные, но в этом и было бы мое преимущество. Я стала бы его вдохновением, его триумфом, его славой.
– Я в этом нисколько не сомневаюсь, мисс Байнес.
Воздух вокруг был пропитан запахом ее духов. Это был не тот насыщенный цветочный аромат, присущий пожилым женщинам, а что-то вызывающе терпкое и молодое. Она добавила темно-красного оттенка своим волосам и залакировала их беспорядочными остроконечными прядями. Радужные зеленые тени расширили границы ее глаз, а в просвете губ цвета пурпурно-красной венозной крови вульгарно и влажно поблескивала зубная керамика.
– Он бы умер ради меня, а я – ради него. Вот что такое любовь, мистер Рансбург.