И обед не такой — хотя что там другое-то может быть, вся пища знакомая. Правда, сытно кормят, ничего не скажешь, а вот привкус у еды непонятный. Или это усталость с дороги о себе знать дает?
После обеда Татьяна, к огромному облегчению Анны, не имеющей сейчас времени заниматься с гостьей, по совету Веи прилегла отдохнуть в отведенной ей горнице. В ее положении и при слабости здоровья дорога из Ратного, да еще в сопровождении Верки Говорухи, была не простым испытанием. Поспать, однако, не удалось — мешал постоянный шум на улице. В Ратном, в усадьбе Лисовинов, днем тоже тихо не бывало — от такой толпы молчания не дождешься, но там все звуки были обыденными, какими-то домашними, а здесь… В крепости, да еще накануне похода, стояла непривычная для Татьяны суета. Отроки носились с поручениями, перекрикиваясь на ходу, а разыскивая нужного человека, который неизвестно где находился, предпочитали орать его имя как можно громче в надежде, что он услышит и откликнется. Где-то отчаянно матерился так и не унявшийся с утра Сучок, гремели своим инструментом плотники, со стороны кузни раздавались удары молотов, тут же ржали кони, собаки лаяли… Словом, крепость издавала такое количество разнообразных звуков, что все это сливалось в мощный гул и могло просто оглушить непривычного человека.
Так что отдохнуть как следует не удалось: полежала недолго, ворочаясь с боку на бок и прислушиваясь к себе — все ли с дитем в порядке, не приведи, Господь, опять скрутит, Настену отсюда не дозовешься. Но нигде ничего не болело, не тянуло, а в одиночестве в пустой горнице опять подступала тоска и поднималось раздражение на эту дурацкую крепость, на суету и беготню, на все здесь происходящее, будто оно ей враждебно. Не что-то определенное, а все разом. Обычно Татьяна не была столь мнительна и плаксива, но в эту беременность на нее как будто накатывало что — и мысли появлялись странные, горькие, и из-за малейшего пустяка слезы, вот как сейчас, сами вскипали, и обида порой настигала, да такая, что не могла своих чувств сдержать. Иной раз и сама себе противна становилась, понимала, что выглядит это со стороны пустой блажью, а от того еще больше расстраивалась. Настена успокаивала, говорила, что такое бывает иной раз в тягостях, словно у бабы весь разум и терпение куда-то деваются, просто пережить надо, потом все наладится. Татьяна и сама это знала, но сопротивляться сил не было. Вот и сейчас: лежать да думать — до слез себя доведешь, ходить — устанешь быстро. И то, и другое для ребенка вредно, и что тут выбрать — непонятно. Так что полежала чуть-чуть, подышала медленно, размеренно, как Настена учила, успокоилась немного и встала — что толку лежать-то, да и не приучена разлеживаться, дела всегда найдутся, тем более здесь, да перед походом.