Уж кого-кого, а этого добра на пути встретится предостаточно, хоть лопатой греби. Добрых людей еще поискать придется, а таких… нагляделась я весной в Турове. Кое-кто из подружек моих заклятых никогда не простит мне Мишаниного успеха да возвышения свекра — до сих пор небось вспоминают и шипят от злости, что я не просительницей к ним приходила, а ровней, да с такими подарками, что у них глаза на лоб лезли. Когда меня в Ратное замуж выдавали, батюшка мой от гордости сам не свой был, а подружки-то жалели, дескать, в глушь еду, к лесовикам… бе-едненькая… Ничего, посмотрим еще, кто в конце концов наверху останется. Я тоже не голубица кроткая, спасибо Фролу да свекрови покойным: такая наука мне была — девкам нынешним и не снилась.
Тогда от совета Аристарха хоть и жутью повеяло, но прав он оказался. Тогда… А сейчас? Не та ли сила, которая тогда добро сотворила, нынче влечет Мишаню неведомо куда? Не обернется ли то добро злом в будущем? Ну уж нет, материнская любовь многое пересилить может, почти все. Перед ней, бывало, и боги отступали… А Леша мне поможет…»
Анна вспомнила, как она готовилась к тому разговору о Перваке, как старательно подбирала слова, чтобы убедить Алексея в опасности старшего сына Листвяны и необходимости эту опасность устранить. Спрашивается, стоило ли так мучиться — Алексей понял ее с полуслова и не посмеялся над «бабьими страхами», как она опасалась, а согласно кивнул и уверенно сказал:
— Не тревожься, Аннушка, не соперник он твоему сыну. Михайле и делать ничего не придется, без него все сделают, а он в стороне останется, может, даже и не догадается ни о чем.
И таким запредельным смертным знанием повеяло от его слов, что она почла за лучшее не задавать никаких вопросов: ни к чему ей во все вникать. Вот уж воистину — во многих знаниях многие печали.
«Все меньше за Мишаню переживать буду. Если кто-то и заподозрит неладное, то все равно промолчит. И Листвяна вопросов задавать не будет, чую я — нечисто там. Не сын он ей, не сыновним взглядом на нее смотрит… И ей то в тягость, особенно сейчас. Так что обойдется все…
…А что шептаться будут — да и пусть… не привыкать: хоть и прожила в Ратном столько лет, а все равно для многих чужой осталась… Ну положим, я тогда и сама хороша была: кто меня за язык тянул — прямо в глаза свекрови да соседкам говорить, что я о них, лесовичках диких, думаю. Вот и огребла полной мерой… да и по заслугам. Ничего, пережила же. И Анька переживет… если шею не сломает. Что-то с ней делать надо, и срочно, иначе и себя погубит, и род опозорит. Отцовской руки не знает, распустилась после смерти Фрола: и дед, и я жалели сироток. Зря жалели, наверное… А Леше пока невместно ее наказывать — не отчим еще. Хм… вот для дочерей отчимом я его вижу… хоть они и старше Мишани… и смотрят временами эти поганки на Лешу оценивающе, как на мужа. Дурочки, конечно, но ведь и зрелые бабы на него засматриваются… Пусть смотрят — мой он!