Стрелок поднялся на пару ступенек, решив не реагировать на выпады желтомордого ублюдка, но потом неожиданно для себя остановился.
– Что, Шарпи, тикаешь?
Хейксвелл, обмотанный отобранной у кого-то их собратьев-пленников рубашкой, кривлялся и хихикал, благоразумно не подходя близко к баррикаде:
– Думаешь, ты взял верх, Шарпи?
Голубые буркалы горели безумием, седые патлы были всколочены, а обычно жёлтая кожа приобрела неживой оттенок.
Шарп бросил караульным:
– Подлезет на пятнадцать шагов, пристрелите его.
– Пристрелите? – Хейксвелл захихикал, – Пристрелите! Ты – шлюхино отродье, Шарпи! Заставляешь этих славных мальчиков подтирать за тобой?
Обадия блудливо ухмыльнулся часовым и широко раскинул руки:
– Пристрелите меня, мои хорошие! Попробуйте-ка!
Щека дёргалась, превращая ухмылку в оскал.
– Вы не можете меня убить! Выстрелить можете. Убить – нет! И тогда я приду к вам и сожру ваши сердца!
Опустив руки, он убеждённо воскликнул:
– Вы не можете меня убить, мальчонки. Многие пытались, включая сифилитика, называющего себя вашим майором, но никому не удалось. И не удастся. Никогда.
Часовые притихли, устрашённые его злобой и непоколебимой уверенностью в собственной правоте.
Шарп яростно прошипел:
– Не пройдёт и двух недель, Обадия, как я пошлю твою помойную душонку сатане на завтрак.
Голубые глаза уставились на стрелка, не мигая. Хейксвелл ткнул в Шарпа указательным пальцем:
– Ричард-вшивый-Шарп. Я проклинаю тебя. Я проклинаю тебя ветром и водой, туманом и огнём. Камни пусть будут моими свидетелями!
Голова его готова была дёрнуться, но Хейксвелл собрал волю в кулак и переборол себя:
– Камни свидетели, я проклинаю тебя навеки!
Он погрозил пальцем и скрылся во мраке.
Фузилёры потрясённо молчали. Чтоб растормошить солдат, Шарп перекинулся с ними словом-другим, пошутил и, убедившись, что от тягостного осадка, вызванного речью Хейксвелла, нет и следа, ушёл.
Он забрался на самый верх донжона. Студёный ветер с холмов продувал насквозь, словно очищая от всего дурного, что натворил Шарп в жизни. Проклятие пугало стрелка. Поговаривали, что прикосновение к дереву отгоняет нечисть, и Шарп отколупал как-то на прикладе кусочек лака. Проклятие пугало Шарпа. Это было оружие зла. Стрелок же привык к другому оружию, оружию, от которого можно было уберечься: от сабель, от пуль, от ракет, в конце концов. Но проклятие – оружие невидимое, злое. Оно убивает удачу, а удача – главное солдатское божество, и без того неверное да обманчивое.
Шарп загадал, что, если разглядит хоть одну звёздочку сейчас, проклятье не подействует. Отчаянно всматриваясь в тучи, Шарп искал сияющую точку. Ну, одну! Ну, пожалуйста! Тщётно. Небо было тёмным, тучи – непроницаемыми.