Каждый Божий день она прибегала к нему, чаще всего в семь-восемь часов вечера. Он жил в меблированных комнатах на Гревтурегатан. Точно к десяти он провожал ее домой. Потом он шел к Рюдбергу или «Дю Норду» и выпивал две порции виски с содовой. Или он шел в газету. Как-то вечером он сказал Маркелю:
— Кстати, ты ошибся тогда относительно цветов фрекен Рандель. Она не собирается замуж. Ее интересует место в газете.
— Ну, это сравнительно невинно, — возразил Маркель.
Арвид Шернблум обыкновенно за весь год обменивался с отцом лишь несколькими коротенькими письмами; зато каждый сочельник он отправлял отцу подробный и обстоятельный отчет. Так было и теперь, в 1902 году. Он писал:
«Дорогой отец, от всей души желаю тебе в новом году благополучья. Жалованья мне не повысят; однако доктор Донкер тешит меня видами на небольшой отпуск нынешним летом. И тогда я надеюсь впервые за шесть лет повидать тебя и дом, где я провел детство.
Прошедшей осенью я сделался вхож в некоторые хорошие дома Стокгольма. Несколько раз я был зван на обед к генерал-консулу Рубину, — разумеется, не без протекции Маркеля. Генерал-консул живет на широкую ногу, и в доме у него встречаешь много людей самого разного разбора, а это может пригодиться. К директору Ранделю (не встречалось ли тебе в газетах это имя в связи с разными проектами?) я тоже вхож. Даже и профессор Левини любезно пригласил меня однажды, но, к несчастью, я как раз в тот вечер не мог быть у него из-за премьеры в Опере. Я досадовал, как никогда за всю прошедшую осень. Недавно я заезжал на два дня к Фройтигеру в шхеры, подышать воздухом.
Что касается до моих обстоятельств, то, как тебе известно, 200 крон Эрику я вернул. (Половину этой суммы ссудил мне Маркель, хоть сам он очень стеснен в средствах.) Фройтигеру я по-прежнему должен 500 крон.
Сочельник для нашего брата-газетчика один из немногих в году свободных дней. Утром я ездил в Сундбюберг повидать своего мальчишку. В нем нашел я фамильные черты, — что-то в глазах и в форме лба, что-то, чего я не могу определить словами, но дающее мне уверенность в том, что парень и вправду мой сын.
Что же касается до вопроса об Унии, дорогой отец, то ты и сам знаешь, что я придерживаюсь на этот счет совершенно отличного от твоего образа мыслей. Прежде всего, ты, мне кажется, очень несправедлив к старику Жану-Баптисту, разнося его за то, что в 1814 году он не сделал Норвегию шведской провинцией. Во-первых, сомнительно, чтобы это было в его власти. Во-вторых, сомнительно, чтобы это могло пойти нам на пользу. В-третьих, свою линию он проводил не один. В главном его поддерживали Адлерспарре, и Йерта, и другие «люди 1809 года». Но поистине он был один в тогдашней Швеции, кто делал для нее все возможное. И если его преемники, — притом я имею в виду не исключительно или предпочтительно его прямых наследников, но весь до сей поры господствующий класс шведской нации, — если его преемники пустили по ветру его труды, так не с него же за это спрашивать!