— Ладно, — сказал я. — Попробую. Стихи напишу и сочинение.
Вылетел из библиотеки на крыльях. Пушкинский конкурс! Стихи о Пушкине! Поход по родному краю!
Открыл наугад томик Державина.
Светил возжженных миллионы
В неизмеримости текут,
Твои они творят законы,
Лучи животворящи льют.
Это было непонятно, но прекрасно.
— «Светил возжженных миллионы в неизмеримости текут»!
Я эти слова воскликнул, потому что их нельзя было прочитать, и все.
В испуге огляделся — никого!
Сквер, Державин, пушкинский конкурс и я.
Сел на лавку, залпом прочитал весь томик.
Какой чудесный дух крылами
От севера парит на юг? —
продекламировал я, озираясь.
Облака вверху были розовые, и я подумал, что еще не очень поздно, что хорошо бы пойти и поменять книжку, но, пожалуй, библиотекарша обидится, скажет: «Какой же ты несерьезный!» Мне не хотелось обидеть старую библиотекаршу. Постоял, постоял и пошел домой.
Лучей животворящих гений,
О Пушкин — светоч! Славный росс!
Мне показалось, что это не хуже, чем у Державина, и я возликовал.
О Пушкин — светоч! Славный росс.
Лучей животворящих гений,
Во мраке царств ты — пламень гроз,
Где вместо молний — вдохновенье.
Так вот и сочинилось в один миг. Меня словно подстрелили. Закружился на месте. «О Пушкин — светоч!» Побежал что было мóчи домой, к сестре.
— Нина, ты только послушай! Ты послушай. Я раз-два — и получилось.
Прочитал ей стихи.
— Ну как?
— Дай мне двухцветный карандаш, — сказала Нина, глядя на меня своими глазищами, в которых ни ума, ни чувства, одна только голая красота.
— Возьми! Забирай! Расхватывай! — Я в горячке подбежал к моему столу, разбросав книги, нашел двухцветный карандаш, сунул Нинке. — Вот он, бесчувственная.
Нина приняла карандаш, запрыгала, закружилась, раздувая платье.
— Я не бесчувственная. Ты написал лучшие стихи! Ты как Пушкин!
Она подскочила ко мне, обвила шею руками, подпрыгнула, поцеловала и, крича что-то радостное и дикое, умчалась.
— Нет, я еще не Пушкин. Я пока на уровне Державина, — сказал я ей вослед, складывая руки на груди и поникая головой.
От собственных стихов голова моя и впрямь отяжелела и кружилась. И я отправлялся в путь неведомо куда.
На улице меня окликнул Вава:
— На футбол идешь?
— На футбол? С кем вы играете?
— Не мы. «Химик» играет с нашими, с «красными».
— А сколько билет стоит?
— Я не знаю, сколько стоит билет, мы всегда на прорыв ходим.
— Как в «Зарю»?
— На стадион легче проскочить. Если огреют прутом, все равно пустят. Идешь?
— Иду!
11
Побеленные известью, нетесаные доски забора были словно в шерсти, в шерсти белого медведя. Полезешь через такой забор и сам станешь как белый медведь.