Несколько мгновений Кшисяк стоял, не понимая, что произошло. Лицо жгло. Безумными глазами он взглянул на остальных, на тех, кто вместе с ним кинулся догонять барышню.
Они медленно повернули обратно. Но там, у воза, уже все видели. Управляющий неуверенно потоптался на месте и ушел.
Банась даже не спросил, чем кончилось. Он стоял, прислонясь к возу, губы у него были синие, словно вымазанные черникой.
Толпа в глухом молчании стояла вокруг.
Банась крепче прижал руками живот. Колеблющимся шагом двинулся прямо вперед, к большой дороге.
Видно, надумал добраться до города пешком. А сделать ничего нельзя было. В деревне мужики тоже спешили убрать сено, чтобы не подмочило дождем. Да и все равно, у них надо бы нанимать лошадь, а на какие деньги?
Они долго стояли и смотрели ему вслед. Будто пьяный шатался. Голова моталась из стороны в сторону. И все же он шел. Сперва по клевернику, потом узкой межой между хлебами.
Потом они увидели, как он вышел на тракт…
И не оглянулся ни разу.
Снова закипела работа. Мужчины подавали, бабы торопливо гребли, дочиста вычесывали покос — ведь приказчик всюду лазил, проверял. Как найдет где клочок сена, сейчас ругаться и с жалобой к барышне, что, мол, небрежно работают.
Подводы приезжали и уезжали. Высоко нагруженные сеном, крепко перевязанные. Луг пустел.
Окровавленные вилы были брошены на борозде. Никому как-то не хотелось взять их в руки.
Все думы были о Банасе. Высчитывали, где-то он теперь, далеко ли ушел.
— Может, и дойдет.
— Куда там!
— Ничего! Раз не остался тут же на месте, смог двинуться, так кто его знает — может, и дойдет.
— В больнице-то помогут.
— Помогут. Доктор там ничего.
— Это который с бородкой?
— Он. Тот, другой, в очках, не такой. Сердитый.
— Что ж, что сердитый, а помочь и он не хуже поможет.
— Чего ж не помочь! На то и доктор.
Разговор зашел о докторах, о больницах. Будто нечаянно. Но никому не хотелось ни думать, ни говорить о Банасе. Жара была страшная. Дорога была раскалена добела. Глазам больно смотреть. Ветра не было, но каждый шаг поднимал клубы белой летучей пыли.
И по этой жаре, по этой пыльной дороге шел теперь Банась. Один. Придерживая руками вываливающиеся из живота внутренности. А дорога дальняя. Куда! Корчма, потом лес, поля, потом еще лес и избы, и только потом уж город. Да еще городом до больницы дойти тоже не близко.
Они торопились с сеном, потому что и вправду надвигалась гроза. Тучка постояла над лесом, потом стала темнеть и набухать. Люди и оглянуться не успели, как внезапно подул ветер, стремительный, горячий, будто из раскаленной печи, закружил сухие соломинки, завертел столбы пыли на дороге. Зашелестел в хлебах, словно зашептались тысячи голосов.