— Тем не менее, — не дал ему договорить Макслотер, — ваша общественно-политическая деятельность сто лет назад перекликается с подрывной работой коммунистов в наши дни. И этот факт вам не удастся опровергнуть. Чего же вы добиваетесь?
— Мы хотим мира, — ответил Гюго, — страстно хотим его. Мира между всеми людьми, всеми народами, всеми расами. Мир — добродетель цивилизации, война — ее преступление. Придет день, когда пушки будут показывать в музеях, как показывают сейчас орудия пыток, удивляясь, что они могли существовать. Исчезнут армии… Вот чего мы хотим.
Разъясняя требования сторонников мира, Гюго сказал, что деньги, идущие на войну, должны служить делу мира.
— Отдайте их труду, — говорил он, — просвещению, промышленности, торговле, судоходству, сельскому хозяйству, наукам, искусствам и посмотрите, каковы будут результаты. Лицо мира изменилось бы — богатство забило бы ключом, брызнуло бы из всех вен земли, вызванное дружным трудом людей, и нищета исчезла бы бесследно.
Слушая речь Гюго, Макслотер поначалу хмурился и готов был вот-вот «взорваться». Потом решил лишний раз не трепать себе нервы и даже выдавил из себя вымученную улыбку.
— Нет, Виктор, — сказал он, — вам не удастся красивыми словами заморочить голову талантливейшим судьям всех времен и народов. Мы вас сразу раскусили. Вы — попутчик. Да-да — попутчик коммунистов. Вы ведь за социализм, не правда ли?
— Я — давний социалист. Мои социалистические убеждения восходят к 1828 году…
— Ну вот и прекрасно. У меня вопросов нет. А у вас, джентльмены?
Джентльмены дружно промычали «нет», не оставив сомнений в своем решении. Председательствующий скороговоркой оттарабанил приговор.
В СВИДЕТЕЛЬСКИЙ БОКС ввели надменного человека лет пятидесяти — пятидесяти пяти с характерной немецкой внешностью. Не дожидаясь вопросов, он представился, слегка кивнув в сторону президиума:
— Альфред Розенберг.
Имя немца ни о чем не говорило председателю, и тот, — все еще находясь под впечатлением допроса Гюго, первым делом поинтересовался:
— А вы, случайно, не социалист?
— Я национал-социалист.
Макслотер не понял, о каком социализме идет речь, поэтому спросил:
— Чем же ваши убеждения отличаются от крамольных идей мистера Гюго?
— Идея национал-социализма, — стал объяснять Розенберг, и в его словах зазвучал артистический пафос, — это достижение человеческой души, которое стоит в одном ряду с Парфеноном, «Сикстинской мадонной» и Девятой симфонией Бетховена.
Напыщенное самодовольство иммигранта не понравилось Макслотеру.
— Нам тут не до лирики, мистер. Выражайтесь короче и точнее! В двух словах: в чем суть этой идеи?