— Допускаю, Извицкая, — сказал он. — Ты слишком умная, иногда тебе это идет. Но очень редко.
Зависла пауза. Такая, что позавидовал бы даже мрачный бородач с неизвестными именем-фамилией.
Горничная вернулась, толкая перед собой столик, уставленный бутылками разного оттенка, высоты и формы, с веселыми разноцветными крышечками. Ни одной одинаковой. В смысле, ни двух.
И вечер возобновился радостно и шумно.
* * *
Проснувшись утром, Ливанов обнаружил, что все забыл.
Не вчерашний вечер, то есть, не в нем дело, там и помнить-то было нечего. Ну набухались, ну потрындели на кухне в лучших интеллигентских традициях этой страны, и Герштейн наверняка объяснялся в извращенной любви к власти, надеясь на благосклонность бородатой сволочи, давно пора дать по морде — но, кажется, вчера он, Ливанов, не дал и не даст никогда, пускай живет. И баб, скорее всего, опять было меньше, чем хотелось бы, да и времени на них не особенно хватало, а потом он вообще уснул, и только после этого все спохватились и начали расползаться. Неинтересно и неважно.
Однако он и на сегодняшний день ничего не помнил. Что должен делать, где обещал быть, кому и чего от него нужно именно сегодня. Такое случалось с Ливановым отнюдь не впервые, и на подобный случай имелся искусственный интеллект, блокнот-ежедневник из кожи экзотической ящерицы, в котором он экзотично делал записи шариковой ручкой — и врал журналистам, будто и пишет точно так же, ручкой в блокноте. Искусственный интеллект, по идее, лежал в кармане брюк, а где Ливанов вчера снимал брюки, оставалось пока под большим вопросом. Искать ответ и собственно штаны не хотелось. Хотелось всех послать.
Он решил так и сделать.
На противоположном краю гигантской постели тоненько посапывало. Ливанов приподнял одеяло, и худенькое подмерзшее тело еще сильнее свернулось в комочек. Ее звали Катенька, имя-то он помнил, и если уж посылать всех и подальше, начать логично с нее. Но это как раз было немыслимо и бессмысленно, все равно что прихлопнуть божью коровку. Вечно его тянуло на таких вот женщин, маленьких, беззаветных и безответных, с которыми потом в упор не знаешь, что делать. На гордых и ядовитых, вроде той же Извицкой, так, чтобы посылать друг друга со вкусом, страстью и артистизмом, соревнуясь, кто дальше, — не тянуло совершенно.
Катеньку придется долго и аккуратно спускать на тормозах, но послать всех остальных Ливанов намеревался твердо. Укрыв ее по шею — интересно, было вчера что-нибудь?.. вряд ли, — он выбрался из постели, зашел в ванную, стараясь не глядеть раньше времени в зеркало, привел себя в относительный порядок, запахнул на волосатом животе халат и вышел в соседнюю комнату, морской кабинет.