Молчание. Строй не шелохнулся.
Команда повторилась.
Строй остался неподвижным.
Привели четырех собак-волкодавов со вздыбленными холками. Они в любую секунду готовы были наброситься на жертву и вмиг растерзать ее.
— Организаторам подкопа — пять шагов вперед!
Летчики будто не слышали.
Новая команда: построиться в шеренгу. Кто пробыл в лагере больше года, знал что это такое. Каждого пятого или десятого отберут для казни.
Строй молчал.
Охрана пустила в ход приклады.
По двору вытянулась тонкая шеренга голых костлявых людей.
Комендант выдернул из нее Аркадия Цоуна.
— Пол был прорезан под твоей кроватью. Кто это сделал?
— Знать не знаю, ничего не видел. Я сибиряк, у нас привычка спать крепко.
— Значит, копали ночью?
— Я сплю крепко, — с достоинством ответил Цоун. — А чего, господин комендант, копали-то?
Тот подал сигнал. Резиновая дубинка грохнула по лопаткам.
— Я сплю крепко…
И ходила дубинка, сплеча наотмашь…
Солдаты волоком потащили по двору обмякшего, полуживого летчика.
Остальных загнали в барак, захлопнули ставни. У входа, под окнами дежурили солдаты и овчарки. Летчики дали клятву: никто о подкопе ничего не знает. И только теперь заметили, что кроме Цоуна в бараке недостает еще одного человека. Того самого, который говорил про мышиную возню. Кто он — толком никто не знал. Говорил, что штурман с «бостона»…
— Эх, гнида! — возмущался Девятаев. — Надо было его сразу под ноготь!..
— И ведь не копал, ссылался на чахотку…
У Пацулы свое предложение:
— Если завтра поведут на работу, выходить всем, даже больным. В карьере поднять бунт. А из карьера до аэродрома совсем близко, только лесок перебежать.
Его поддерживали Кравцов, Китаев, Вандышев…
Утром Девятаев тоже встал в колонну. При пересчете, проверке номеров в лагерных воротах его вытолкнули из колонны. Подбежали два солдата — били сапогами по ногам, в живот. Надели наручники. Привели к помощнику коменданта.
На допросе отвечал, что о подкопе ничего не знает, а если он и был, то, наверное, старый, сделали его те, кто жил в бараке раньше.
— Когда копали? — вспылил помощник.
— Мы ничего не делали.
Заходил по лицу, по спине, по рукам ременной кнут. Девятаева бросили в карцер. Стены каменного мешка обиты жестью, пол цементный. Посредине раскаленная железная печка. Ни нар, ни табуретки. Прислонился к стене. Раскаленная, она ударила словно электрический ток. Присел на цементный пол. Жар обжигает лицо, руки, ноги. Страшнейшая жажда, во рту пересохло, язык распух. Хотя бы глоток воды, хотя бы каплю!.. Наконец, уголь в печке прогорел. Появилась надежда на лучшее. Но вошел часовой и подбросил в железку еще антрацита.