Был еще план, за который активно взялся один иностранец: перебить всю охрану, захватить оружие и удрать с острова. Но со мной встретился один наш товарищ (жаль, не знаю фамилии). Он сказал, что план иностранца, видимо, провокация. Есть другой план. «Ты знаешь Мишу-майора (почему-то вас так называли). Так вот, надо его подкормить, чтобы он мог улететь на самолете. Он сообщит нашим, где мы находимся». Я от своей скудной порции отрывал крохи. Не знаю, попадали ли они вам. В тех условиях могли и не дойти.
…После обеда поднялась суматоха. Все рабочие команды согнали в лагерь. И нас, сапожников, тоже построили для проверки. Такого днем еще не бывало. Прошел слушок, что одна наша команда бежала на самолете. Для меня стало ясно, кто его увел.
Несколько раз проверяли, из каких бараков кого не хватает.
На другой день снова проверяли. Перед общим строем объявили:
— Кто есть летчик, выходи!
Вышел один иностранец. Его куда-то увели.
Нам объявили, что самолет сбили и все вы погибли. А товарищи, которые видели побег, рассказывали, что самолет сначала закачался из стороны в сторону, потом выровнялся, набрал высоту и полетел. Мы, конечно, желали вам счастливого пути.
И только теперь я узнал, как вы долетели, узнал всю правду».
С глубоким душевным трепетом читал капитан «Ракеты» письмо киевского учителя Андрея Денисовича Зарудного. Это с ним Девятаев был в команде «топтунов», это он, Зарудный, в сапожной на Узедоме поздравил соотечественников с двадцать седьмой годовщиной Октября и вскинул над головой маленький красный флажок:
— За победу!..
Значит, жив Андрей Денисович…
В следующем конверте — другое письмо.
«Как и ваша команда, мы в тот день засыпали воронки. Подошло время, и мы стали посматривать, не везут ли обед. Увидели: черный «хейнкель» пошел на взлет. Проскочил всю бетонную полосу, но не поднялся. У самого берега как-то закорежился. Ну, думаем, так фрицам и надо. Из самолета выскочил человек, почему-то в белой рубашке, и тут же залез обратно. Самолет опять начал взлетать. И поднялся как-то не так, как всегда.
Немцы на аэродроме что-то кричали, а мы жалели, что «хейнкель» не разбился. В воздухе стал куролесить. Сначала забрался выше, а потом круто сиганул вниз. Хотелось, чтобы врезался в море.
Ведь мы думали, что в самолете немцы… Через час узнали правду и ругали себя за «пожелания».
Прочитав эти строки, Михаил Петрович припомнил тугие, до предела накаленные минуты, которые ему никогда не забыть.
«Мне было известно, что готовится побег. Об этом в глубокой тайне намекнул Иван Корж, горьковчанин, который улетел вместе с вами. Это мой товарищ по лагерю Нацвайлер.