), Кальвялис (
Kalvelis) и Андевис (
Andievis). Кальвялис был связан с огнем, Андевис – с культом ужей и Луной. Особняком стоял культ Пяркунаса, у которого были явные параллели: древнегреческий Зевс, римский Юпитер, а в особенности славянский Перун и скандинавский Тор. Пяркунас правил молниями и преследовал айтварасов (
aitvaras) – многообразных представителей нечистой силы с непредсказуемым поведением. Как и другие индоевропейские народы, литовцы приносили человеческие жертвы.
Персонификация природных сил привела к возникновению священных лесов, вод, животных. Образовались места отправления обрядов (alkai) и прослойка служителей культа. Они предсказывали будущее, собирали предназначенные богам дары (до трети военной добычи). Однако эта прослойка не выросла в касту жрецов, не обрела социальной и политической роли, ибо выразителями культа стали князья. Лишь под влиянием христианства кафедральный храм мог быть превращен в языческое святилище. Таких пунктов могло появиться и больше, но суть не менялась: языческое верование не достигло ранга религии, служители культа не стали Церковью, образы божеств и фрагментарные сюжеты их бытова- /185/ ния и отношений с людьми не доросли до уровня мифов, тем более – мифологических циклов.
Практическая сторона мироощущения литовцев проявилась в увязывании хода небесных светил со сменой времен года и в создании земледельческого календаря. Существовал довольно обширный именник звезд и созвездий, литовцы умело ориентировались в небесных позициях. Год был разбит по месяцам на основе календаря, поэтому появился дополнительный «выравнивающий» месяц. Были отмечены равноденствия и солнцестояния, но представление о неделях отсутствовало. Цикл удлинения и сокращения дня тесно увязывался с земледельческим календарем. Год выявился как главная единица измерения времени, но системы летосчисления не было. Прошлое воспринималось статично. Подобный уровень позволял найти общий язык с христианами и воспользоваться христианским календарем для измерения временных отрезков.
Верование литовцев лишь в разрозненных эпизодах усматривало реакцию богов на поведение человека, чаще всего взаимоотношения людей и божеств воспринимались как некая сделка, в которой средством оплаты выступали мольба и жертвоприношение. Достоинство и благородство связывалось с местом посмертного /186/ пребывания лишь у воинов (позднее – дворян): храбрые воители заслуживали почета в среде живых и в королевстве мертвых. Это была половина пути к образцу германской Валгаллы. В целом же достойное поведение нормировала не столько божественная воля, сколько традиции и мнение окружающих: это было делом самих людей, а не божеств. Однако подобных установок хватило для сформирования общественной морали. Политическая концепция Гедимина четко определяла аморальное поведение, выводя его из агрессивности целей и низости действий Тевтонского ордена. Языческая Литва, столкнувшись с колониальной идеологией военных орденов, сумела твердо сказать, что заявленным идеалам воинствующих миссионеров полностью противоречат их земные дела.