Черно-белые сны (Горбачевский (Астапов)) - страница 7

Пол вырывается из-под моих ног и со всей силы бьет в лицо.

…- Игаюха! — чей-то голос проникает сквозь обволакивающую меня темноту.

Димка Гусев сидит у кровати и с тревогой вглядывается в мое лицо.

— Дыыыка! — Я все понимаю, но речь почему-то не слушается меня.

— Игаюха! — голос как будто из тумана. — …ак ты?

— Наана! — язык распух и его хватит на целую народность. — Дыыка! А сто э…а… быыа?

Я хочу знать, как так получилось — что минометный залп накрыл нас, нас троих и девчонку.

Димка кривится в полугримасе-полуулыбке, поправляет подушку и уходит.

Потом я узнал — девочка сидела на мине и Ромка Алексеев, подняв девочку на руки, привел в действие взрыватель.

… Девочка-нищенка расширенными от удивления глазами смотрела на сотни и пятисотки, брошенные мною на ее покрывало, а я шел, шатаясь и не видя дороги, и старая контузия впивалась раскаленным штопором в правый висок…

Головастик

Принесли мне щенка — вот под дулом автомата не вспомню кто, — такой жалкий пищащий комочек.

— Вот, Куч, ты у нас вроде за собачатника, вот тебе…

А он тыкается мордочкой и пищит… и пить молоко разбавленное водой — отказывается…

Пару дней потыркался я с ним — палец окунаю в сгущенку, две секунды вроде лижет, а потом опять тыкается… совсем помирай собачонке приходит. И вот как озарило меня — а может, раньше от кого-то слышал: тряпочку окунаю в сгущенку, а он сосет, причмокивает и стонет… через две недели приходит старлеха от летунов: у кого тут собака? — кивают на меня. А он мне набор из трех сосок — купили у дуванщика…

Назвали его Головастиком — голова большая очень у него была…

Вырос пес — мама не горюй! Такое впечатление, что при рождении его пропустили через мясорубку. Голова огромная, ноги кривые, оскал добродушный во все 42 зуба… Собака Баскервилей, увидев его, умерла бы от страха на месте. А мы баловали его, чем могли — а много ли у нас было? Сгущенка, тушенка, да конфеты «Полет» с галетами. Но, видя Головастика, что-то теплело в скованных, казалось бы навсегда кровавой коростой, душах и выплескивали мы на него любовь, которую стеснялись показывать друг другу.

Он ходил за мной как привязаный. Куда я, туда и он. Но когда уходили мы в рейд, провожал нас до определенной черты — и как кто-то бил по морде: скулил, плакал, но дальше — ни шагу.

И мы, возвращаясь с рейда, видели его — прыгающего на месте в рост человека: ОНИ ВЕРНУЛИСЬ! Но на этой черте — ни шагу назад, ни шагу вперед!

И когда наша разведгруппа затянула выход к своим на трое суток, все трое суток он выл не переставая — откуда у собаки чувство времени?