Жил как все. И вот — дожил.
Артельный кормщик Иван Рябов должен уходить с родных мест, бежать, таиться. За что?
С сурово поблескивающим взглядом вышел кормщик на крыльцо под мелкий частый дождичек. Припер батожком дверь, сказал соседке:
— Эй, честна вдовица, бери строение мое, ухожу я…
Соседка всполошилась, непокрытая подошла ближе, спросила:
— Куда ж ты, сиротинушка?
— Обо мне не печаловайся, а изба, я чай, сгодится. Да помолись за раба божья Ивана, чтобы и ему на божьем свете потеплее жилось. С тем прощай, Гавриловна!
Вдовица поклонилась низко.
— Беда у тебя, Иван Савватеевич?
Он ничего не ответил, усмехнулся и пошел. Дома в немецком Гостином дворе пылали длинными языками, пламя свистело и ухало, искры под дождем не гасли, неслись по сторонам, поджигали соседние избы… Вдовица тихо плакала на доброту чужого мужика, крестила его вслед, причитала над судьбою кормщика Рябова Ивана Савватеевича.
Кольцо Таисья обратно не приняла, да и как он мог думать, что примет? Выслушала все, посмотрела на него снизу вверх, сказала вдруг глубоким, негромким голосом:
— Попа надобно найти, да нынче же, слышишь, Иван Савватеевич?
Антиповы собаки-волкодавы прыгали рядом, радостно скулили, визжали, стараясь лизнуть Рябова в лицо. Он всех распихал, не веря своим ушам:
— Какого попа?
— Который ночью окрутит и в книгу запишет. Есть такие — я знаю, слыхивала. Которые увозом венчают.
— Ты в уме ли, Таюшка? Меня не нынче завтра в монастырскую тюрьму упрячут, многие ли оттудова на своих ногах выходили? А не упрячут — на корабль сдадут, на «Золотое облако». За кого идти собралась?
— За тебя! — твердо сказала Таисья.
— Бежать мне надобно отседова.
— И я с тобой убегу.
— Куда?
— Куда ты убежишь — туда и я.
— А коли споймают?
— Споймают — ждать тебя буду!
Потом она рассердилась и сказала:
— Сама себе такого выбрала, понял ли? Беги к поручику, разбуди, коли спит, веди сюда: он и попа сыщет, он и охранит, покуда батюшка венчать будет. Да к Евдохе зайди, золото свое возьми: поп-от, покуда в руку не взглянет, в алтарь не взойдет.
И толкнула его в спину, чтоб шел шибче.
Он побежал, не чуя под собою ног, разбудил бабку Евдоху, сам вздул огня, сам светил лучиною, пока она искала тот его узелок, что принес ему когда-то столько огорчений…
— Увозом? — спросила бабинька, зевая и крестя рот.
— Увозом! — радостным шепотом ответил кормщик.
— Дело доброе. Антип взъярится, да и пес с ним! Ничего, хорошо удумали — увозом…
В подпечке застучал лапками, зафырчал еж, петух всполошился и прокукарекал, на полатях завозились сироты, призреваемые ныне бабинькой…