— С прибытием атаман.
— С возращением Струк.
— Гляжу удачно сходил.
Раздалось сразу несколько голосов. Атаман, значит. Что же, чего-то подобного Виктор и ожидал, а Струк смотрит на него с чувством превосходства мол как я тебя и в то же время с затаенным чувством превосходства, мол, что теперь скажешь трактирщик, милостью моей живешь, а то ить можно и припомнить былое-то.
Вот только ни страха, ни растерянности разбойники не наблюдают, эдакое спокойное выражающее уверенность лицо, только от того спокойствия отчего-то страшно становится. Не прост гость, ох не прост. Да и могло ли быть иначе, ведь знают кого принесло к ним. Мало Секача с ватагой положил, так еще и гульдам наддал так, что те по сей день поход в Брячиславию недобрым словом поминают.
— Поздорову ли поживаете, люд честной.
— Поздорову, добрый человек, — а вот этот после атамана самый опасный. Сразу видно, что второй человек в ватаге и к общему гомону по поводу возвращения атамана не присоединился и первым на приветствие гостя ответил, спокойно так ответил, оценивающе глядя на него.
— Ставр, там на крыльце человек добрый, пошел бы поговорил с ним, чтобы от скуки гость не маялся, — что же ожидаемо.
— Понял, атаман, — тут же подхватился мужичок, плотного телосложения, этакий квадрат, справится ли Горазд. Должен, иного выхода нет, как говорил Юлий Цезарь: Жребий брошен. Все одно назад ничего уже не отработаешь, поговорить у них уж не выйдет.
— Говорить станем в твоей горнице, атаман?
— С чего бы? У меня от братов секретов нет, так что садись и будем вести беседу. Эвон у нас и сбитень уж поспел.
— Э нет, атаман, так не пойдет. Мой человечек на улице остался, хотя секретов и у меня от него нет никаких.
Говоря это, Виктор приставил к стене карабин, снял и повесил на деревянный крюк ремень со справой, и пистолем мудреным, с левой стороны пояса есть еще пара в кобурах, но те по виду обычные. Скинул и приладил поверх полушубок с шапкой, оставшись только в свитере с высоким горлом. После этого, подошел к столу и снял другой пояс, на котором в ножнах приютилось несколько метательных ножей, вынул и присовокупил к ним засапожник. Затем обернулся к Струку, слегка развел в стороны выставленные вперед руки, повернув ладонями вверх, словно предлагая себя обыскать.
— Отчаянный ты, скоморох, — от показного веселья и нарочитого превосходства не осталось и следа, только задумчивость и любопытство.
— Я ить сказывал, что не резаться сюда пришел, а разговор вести.
— А коли резаться? — Опять подал голос второй номер.
— А коли резаться, так сунул бы нож вашему атаману в спину, пока в прихожей толклись, да вошел бы сюда с оружием на перевес, да с товарищем своим, а там никто и пикнуть не успел бы. Без вас ваша ватага, как стадо баранов пошла бы за мной. Постреляли бы малость, не без того, потому как там тоже есть те кому хочется уж перебраться в малую избу, пошумели бы, да встали под мою руку, — по выражению легкой досады мелькнувшей на лице второго, понял, что тот согласен с тем, что такое было возможно, а и то, оружие где угодно, только не под рукой, чай у себя дома. — Да только не нужно мне этого. Каждый должен заниматься своим делом. Ватага на промысел ходить, атаман командовать, трактирщик перепродавать и весть о караванах нести, а купец зарабатывать на нас всех, тогда и порядок будет, а как все будут заниматься всем, так и конец близок. Ладно, пустое то все, — опять бросив взгляд на атамана и все еще стоя с разведенными руками закончил Виктор.