В коридоре, грустно ожидая, стояла на своих нескончаемых ногах давешняя блондинка в замшевой юбочке. Увидев выходящих с кафедры людей, она робко выдвинулась вперед. Бледное голодное личико выражало мольбу.
— Матлогика… — сказала она еле слышно.
— Лев Михайлович, договоритесь о пересдаче, — распо-рядился Кравцов и заспешил по коридору об руку со своим пузатым портфелем.
— Какой предмет? — спросил Маркин.
— Матлогика…
— Да-да, я и забыл. По поводу этой матлогики у нас на кафедре была дискуссия. Большинство (Нина Игнатьевна в том числе) считает, что надо говорить «математическая логика».
— Математическая логика, — покорно повторила девушка. На полголовы выше Маркина, она глядела на него, как кролик на льва.
— Кстати, на дворе Крещение, — сказал Маркин. — Я хочу задать вам классический вопрос. Как ваше имя?
— Люда…
— Этого мало. Фамилия?
— Величко.
— Отлично. Люда Величко. — Он вынул записную книжку. — Буду иметь честь. Вторник, в два часа пополудни. Устраивает это вас?
— Устраивает. Спасибо. До свидания, — поспешно сказала Люда и на рысях двинулась прочь.
— Что это значит? — спросила Нина.
— Я осуществлял свою воспитательную роль, стоя на позиции разумного консерватизма.
— Не консерватизма, а идиотизма. И почему нельзя было договориться с ней раньше?
— Вы же слышали, Кравцов приказал ей обождать в коридоре.
— Кравцов прикажет ей ходить на голове — вы и это будете приветствовать?
— Еще бы! С такими-то ножками!
— Хватит пошлостей!
Она быстро пошла по коридору мимо черных, уличными огнями умноженных окон. Маркин шел следом, слегка прихрамывая. На ходу становилось заметно, что у него одна нога короче.
— Нина, не торопитесь. Позвольте, я вас провожу.
— Не надо.
— Что изменилось со вчерашнего дня? Вчера вы меня терпели.
— Вы мне надоели своим паясничеством.
Пошли молча, она впереди, он за ней.
— Нина, это нечестно, — сказал он вдруг сломанным голосом. — Вы пользуетесь… Ну да что говорить.
Она хмуро смягчилась:
— Ладно, идите.
…Лестница мраморная, перила широкие, в три ладони. Как прекрасно было бы кататься на таких перилах в детстве. Вжик — и внизу. Студенты до сих пор катаются…
Она шла легко, чуть скользя по этим перилам перчаткой.
НИНА АСТАШОВА И ЕЕ БЛИЗКИЕ
Холодный ветер гонит-гонит, и такая тревога во всем. Дымные струи поземки мечутся по голому льду. Не люблю зимних свирепых вечеров. Мимо мчатся машины в слезящихся пятнах огней; сливаясь, они превращаются в полосы, лучи, мечи.
Машины — дикие звери нашего городского мира. Пещерные медведи, саблезубые тигры. Человекоядные. Гудеть им запрещено, они мчатся молча, стиснув зубы. Лишь изредка прорывается короткий сдавленный сигнал: это шофер не выдержал, нажал гудок — опасность близка. Я вздрагиваю и вспоминаю Лелю. Любимая моя подруга и, в сущности, единственная, она погибла под машиной шесть лет назад, как раз зимой, вечером, в часы пик. Димке было всего полгода. Разумеется, я его взяла.