— Я думаю, у вас другая причина. Мне кажется, вы от чего-то удираете. Желание смерти.
— Не надо пустых слов. Вы сами-то быстро ездите?
— По этой дороге на «кадиллаке» я обычно еду на ста семидесяти.
Правила игры, в которую мы играли, еще не были ясны, но я решил отыграться.
— А какая у вас причина, чтобы так гнать машину?
— Я делаю это от скуки. Я подбадриваю себя, стараясь встретиться с чем-то новым, какой-то интересной мишенью на дороге.
Я возмутился.
— Да, вы встретите что-то новое, если будете так ездить. Разбитый череп и полное забвение.
— К черту! — воскликнула она. — Вы утверждаете, что обожаете риск, но вы такой же тюфяк, как Берт Грэйвс.
— Прошу прощения, если напугал вас.
— Напугали? Меня?
Ее короткий смешок был тонок и резок, как крик морской птицы, согнанной с гнезда.
— У вас, мужчин, еще остались высокомерные представления. Видимо, вы считаете, что место женщины дома?
— Только не у меня дома.
Дорога вновь, петляя, поднималась вверх. Я повел машину со скоростью восемьдесят. Разговаривать было не о чем.
Когда высота заставила меня вспомнить о дыхании, мы выехали на прямую дорогу с новым покрытием, которая была перегорожена шлагбаумом. На почтовом ящике, прибитом к столбу, белыми буквами было написано: «КЛОД». Я поднял шлагбаум, и Миранда проехала под ним.
— Еще полтора километра, — сообщила она. — Вы считаете, что я должна съездить одна?
— Нет, я тоже хочу взглянуть на окрестности. Я никогда тут прежде не был.
Местность по обеим сторонам дороги выглядела так, точно здесь не ступала нога человека.
По мере того как мы поднимались по спирали все выше и выше, нашему взору открывалась долина, загроможденная валунами, и зеленый склон горы. Я заметил, как вдали среди деревьев остановился и почти сразу же исчез лось. Воздух был так чист и прозрачен, что можно было услышать звуки его движения, но ворчание мотора все заглушало.
Машина ползла по краю углубления в вершине горы, которое имело форму соусника. Внизу, в центре выемки, находился «Храм», доступный взорам лишь птиц и летчиков. Это было квадратное одноэтажное здание, выкрашенное в белый цвет, с внутренним двориком. За проволочной изгородью находилось несколько пристроек. Все это походило на тюрьму. Над одной из них струйка дыма поднималась к небу.
На крыше главного здания виднелась неподвижная фигура человека. Как оказалось, это был старик, сидевший по-турецки, с поджатыми под себя ногами. Очевидно, увидев нас, он поднялся с величественной неторопливостью — высокая фигура с коричневой кожей. С косматыми седыми волосами и бородой он был похож на изображение солнца на старинных картах. Он шел, приподнимая материю, обернутую вокруг его талии. Потом, подняв руки, словно призывая нас к терпению, он стал спускаться с крыши.