Огарок догадывался, что нарушил неуловимое равновесие бытия и, возможно, спасенные им будут жалеть о спасении. Хотя за ребеночка он был спокоен, дети легче переносят встряски, в их гибком организме приживется новый порядок. Кто знает, может, и остальных пронесет. Когда-нибудь Огарок непременно выпутался бы из боязливой летаргии и шагнул бы на всеобщее обозрение — в гущу рук, молящих о помощи, или на съедение критикам. Он тихой сапой и выпутывался… чтобы еще больше запутаться с Майей.
Началось все с ее мамаши, мудрой фурии. Матушка Майи отнюдь не всегда дулась и навевала тоску. Целую жизнь, пока болезнь не принудила ее замкнуться, она преподавала музыку непоседливым детям и ремесло свое знала неплохо, слыла изобретательной воспитательницей. Какими только завлекательными уловками она не гнушалась, чтобы повернуть нерадивых чад лицом к волшебным клавишам. Одной из немногих, кто не внял ее призывам, была ее собственная дочь. Это поражение изумило родительницу, она во что бы то ни стало решила победить, и девочка оказалась под неусыпным контролем. Мать знала, что «Сердце колибри» наследуется, она смирилась, что скоро угаснет сама, но дочь!.. Она не питала иллюзий на счет болтливых врачевателей, их она держала скорее от скуки, с ними всегда можно поныть и пожаловаться, не мучаясь потом виной и опасением разонравиться, ведь она им платит. Получив хорошее наследство, она не удивилась, когда ее признали безнадежно больной, ведь к денежкам часто беда липнет. Но с Майей разговор короткий, ей матушка не позволит чахнуть под присмотром беспомощных светил. Горячие поиски увенчались успехом, наткнувшись на слухи про лекаря-кустаря и его диковинные манипуляции. Сомнительность и привкус шарлатанства лишь придали убедительности рискованной затее Огарка в глазах увядающей леди. «Бунтарь, он то, что нужно, респектабельным занудам никогда не совладать с изощренными напастями, которыми боги теперь с азартом ранят человечество», — рассуждала предприимчивая матушка. Она добралась до него однажды. Промочила туфли в луже под аркой, путала двери, зажимала нос от кошачьей вони, наступила в сумерках на пьяницу… «Так и должно быть, — утешала она себя. — Все великое растет из плебейской грязи».
Огарок не обрадовался ее приходу. Но мамаша сказалась больной, попросила воды, и не выгонять же ее сразу. Мол, вы, мальчик, слышали о недуге «колибри». Разумеется, он слышал, и слышал грустное.
— Я здесь не помощник, — угрюмо оборвал ее Огарок. — Я больше не помощник. Я вообще никогда не был помощником, вы ошиблись.