С тех пор они обе встречались с Курбаном, но в разное время, и каждая решила про себя ничего не рассказывать сестре, дабы не ранить ее невольной бравадой. Обе поутру распахивали створки окна, где в обманчивой, кажущейся близости — якобы рукой достать — цвела дикая вишня. Лия пела, Лина пританцовывала, глядясь в трюмо и рисуя губы невозможно темным цветом. Лия, наооборот, пренебрегала красками, надевая легкое, прозрачное, струившееся тонкой чувственной грезой. Лина удивлялась: с чего это Лия такая мечтательная? А Лия недоумевала: куда это Лина таинственно изчезает? Но обе не спрашивали, обе были полны своим.
И однажды Лия решила — стыдно быть счастливой, если рядом печалится сестра. И привела в дом знакомца, весельчака балагура — вдруг он понравится Лине. А Лина, в свою очередь, тоже поняла, что негоже купаться в розах, если рядом пропадает душа. И тоже привела в дом знакомца, фантазера и дамского угодника — на случай, если он приглянется Лии. Лия, увидев гостя, возликовала: какой милый у Лины друг! Лина, проболтав с сестриным протеже, нахохотавшись и напившись допьяна, умилилась: какой чудный у сестрицы ухажер! Обе остались довольны.
Легкими пальчиками пробежало по городку время, и внезапно шмякнулась на вековые ступени у пруда скользкой огромной каплей осень. Дети сталкивали в воду растрескавшуюся шелуху состарившегося камня, и раздавались усталые бульки, словно последние и жадные глотки лета. Курбан ворочал темными делами. Однажды за ним пришли… В назначенный час в дверь постучала Лина, но отперла ей недоверчивая соседка, доложившая печальную новость. Лина в оцепенении опустилась на крыльцо, после добежала до «Санта-Фэ», до парка, до вокзальной площади, где всхлипывала валторна и крякал тромбон уличного оркестра, но Курбана нигде не было. Она все равно не верила, опять и опять возвращаясь к его дому. Блекло зажелтели окна. К калитке торжественно подходила Лия, тихо, завороженно, блаженно, лаская колышки ограды послушным шелком, одетая совсем не по погоде… Было так нетрудно понять все, но они долго не находили силы, минута длилась, как резонирующий вкус басовой струны, забравшийся в грудину. Потом обе было заплакали, но это показалось столь нелепым — плакать вдвоем и сразу по двум причинам. Просто путаница какая-то, неразбериха! Лина невольно усмехнулась, сначала зло, а потом снисходительно, медленно, грустно, жалко и, наконец, улыбнулась взаправду, рассмеялась облегченно и нервно, стряхивая отжитое. Вслед ей хохотала Лия, вцепившись ладошками в коленки и поджимая ноги, словно боялась наделать в штаны от смеха. Они побрели домой, утомленные своим открытием, но все же не унылые и не раздавленные, посмеиваясь над тем, как ловко их обвели вокруг пальца.