Все ушли, распределились по миру, как пыль по комнате. И вошла Рита, пьющая и неработающая. В чужом, не пойми с кого снятом пончо. В этом был какой-то стиль. С волос почти соскальзывала махровая резиночка. В этом уже не было стиля, но присутствовала та же прелесть падения. Приятно чувствовать единение в постыдном и аморальном. Единение в возвышенном — уже не то, в нем всегда есть место зависти. Если двое лепят каждый свой замок из песка, один непременно сделает лучше. Или окажется удачливей, и именно его творение не растопчут стихии. И в этом неравенстве таится яблоко раздора. И единению конец. Такой исход знаком многим. Другое дело — возиться в грязи. Вряд ли будешь таить обиду на друга оттого, что вчера он тебя переплюнул в водке и наутро проснулся чуть живой под забором. А ты — всего лишь на коврике в теплом туалете.
Лиза чувствовала в себе благородный недуг. Что-то там, между ног, явно затвердело. Шанкр ведь твердый, нешуточный. Что-то с телом было не в порядке. Разумеется, это наваждение и мнительность, но любая метаморфоза родной души может передаться тебе по невидимым проводам. Если ты ее примешь. И если тебе этого хочется, примерно, как в детстве — приклеиться губами к зимнему железу. Гадко и боязно, но не попробуешь хоть разок — и позор до гроба. Нечто сродни детскому полубезумию — и Лиза понимала это, но мозги здесь ни при чем. Умом-то все понимаешь, а ешь дерьмо ложками и никогда в жизни не узнаешь зачем. И Лиза, глядя на жадные глотки Риты, обнявшей графин, догадывалась о будущем их дне, о том, когда Ритка уговорит ее вскрыть забытый Толиком коньяк (бывают же чудеса!). И, якобы следуя медицинским показаниям, Елизавета Юрьевна согласится и станет хлопотать о закуске. И придет радость, и Христос пробежится босиком по душе, девочки будут пить и не работать, и пусть хоть одна сволочь скажет, что они — отбросы и маргиналы, что пора замуж и плодить детей. Елизавета собственноручно спустит эту сволочь с лестницы. Ибо «Богородице Дево, радуйся!» И смысл — в радости, безразлично от чего. Пусть даже весь сыр-бор начался с твердого шанкра.
«Ну как у тебя… с деньгами?» — осторожно спросила Рита. «Н-нормально… нужно еще подождать три дня… Ты не мандражи, деньги будут, где наша не пропадала. И потом, что там за сумма, плевая сумма! Не миллионы ведь… Мы вчера с Толяном были в таких хоромах… Толик умеет выбрать, насчет того, куда податься вечерком». И у Ритки тоже вчера был светский раут у Габе. Они с Соней принимались в его таинственном доме, где он живет раз в полгода. Мама Лени потчевала их блинчиками с творогом и с мясом. Габе гадал на картах Таро. Сейчас самое время гадать, ибо паника обуяла всех досточтимых жителей веселенькой хаты в Орлином. Закончилось веселье, и подо-спела оплата счетов. За невинные грешки. Веня за внесенную в приличный круг заразу был у всех под прицелом. Но никто, однако, не торопился с возмездием. Торопились вопрошать у звезд, как там у них с сифилисом. Самые храбрые шагали к людям в белых халатах — им нужна была лишь достоверная информация. Но только не Соне. Она предпочитала доверяться высшим источникам. Она верила пророческим бредням Габе. И маленькие слезки капали от раскаяния в измене. Ах, Мартышка вернулся, а она ему, дура, проговорилась. Мартышка не то чтобы испугался сифилиса… но ночевать остался у друзей. Понимай, как хочешь. Соня каялась и вверяла себя в руки небесных сил. Габе, как водится, был готов выступить посредником между ней и этими силами…