— Том, той ночью… когда вас нашли в Запретном лесу. Как только Элджи объяснил в чем дело, я велел ему немедленно вернуться в спальню. Потому‑то ни профессора, ни Орр не знают, что Элджи тогда покидал спальню. И я хотел… попросить тебя…
— Я понял, – перебил Том, сообразив в чем дело. – Никто и не узнает, что Элджи был вне спальни в ту ночь.
— Спасибо, – выдохнул Сенектус освобожденно, улыбнулся уголком губ.
С неожиданным стеснением он передал Тому несколько книг по Трансфигурации, и поторопился уйти, однако из вежливости спросил напоследок:
— Тебе помимо учебников еще что‑нибудь нужно?
— Да.
Том пристально наблюдал, как благодарность в глазах Сенектуса сменилась расчетливой холодностью.
— Слушаю.
Том молча протянул небольшой свиток пергамента.
— Это книги, которые я хотел бы прочесть. У меня теперь уйма свободного времени.
Сенектус бегло проглядел список, брови его медленно поползли вверх, ошарашенный взгляд обратился к Тому, который небрежно отмахнулся:
— Для общего образования.
Сенектус не сказав больше ни слова, торопливо удалился. Корникс довольно пощелкал клювом, как ни в чем не бывало, принялся чистить перья.
***
Том вздрогнул, когда на прикроватную тумбу с жестяным звоном опустился поднос, распахнул глаза. Мадам Кохен виновато улыбнулась.
— Извини, что разбудила, но тебе крайне необходимо поесть и принять лекарство.
Том скептически оглядел глубокую тарелку с дымящимся супом, от одного вида еды желудок возмущенно взвыл.
— Главной частью процесса исцеления, – рассказывала мадам Кохен воодушевленно, – является правильный режим питания. Также немаловажно и то, что именно ест пациент… Ой, прости. Не ушибла?
Том скривился от боли, когда угол подноса задел ноющую рану, с трудом выдавил вымученную улыбку:
— Нет, ничуть не больно. Спасибо, мэм, дальше я сам.
— Приятного аппетита, милый. Обязательно съешь весь суп, а затем зелье. Ты помнишь, какое?
Он коротко кивнул. Врачевательница бросила на него последний взгляд, полный беспокойства, который Том уверенно проигнорировал.
Мадам Кохен с ежедневным упорством повторяла, что он идет на поправку, и теперь почти здоров, Тому же казалось, будто она о чем‑то умалчивает. Раны на груди жутко чесались, особенно ночью, тогда спать становилось просто невыносимо, и он часами смотрел в мрачный потолок или вновь принимался штудировать учебники. Иногда ему удавалось заснуть, и в эти ночи, словно на сломанной карусели, которую уже не остановить, все повторялось вновь: голодный блеск в глазах пса–призрака, с морды виснет липкая слюна, внезапно перед самыми глазами возникает свирепый оскал, а лицо обдает тошнотворным зловонием…