Первым желанием Анкесенамон было приступить к полному омовению. Сати была очень рада этому: уход за телом поддерживает душу. Позвали двух служанок, и целое утро посвятили очищению тела царицы от остатков пота — соли, служившей признаком ее прохождения через ад. Она удивленно рассматривала свое тело, руки, ноги и груди, как если бы она их хранила в сундуке бесконечно долгое время.
Наиболее неприятным было омовение половых органов. Она не понимала, зачем нужна была эта щель?
Лев наблюдал за суетящимися служанками.
Цирюльник явился побрить голову царицы. Наконец она смогла надеть парик.
Одетая во все чистое, она вышла посидеть на террасе. От земли, насыщенной влагой, так как уже наступил сезон Паводка, поднимался пар и окутывал серебряной дымкой прибрежные районы Мемфиса; на севере за пальмовыми рощами едва виднелись большие пирамиды и отдыхающий сфинкс. «Попрошу Тутанхамона, — подумала она, — построить пирамиду для нас». Служанки принесли ей легкий завтрак.
— Что стало с ребенком, которого я потеряла? — спросила она у Сати.
— Он у бальзамировщиков, госпожа. Это распоряжение царя.
Она назвала ее госпожой, как в былые времена.
Анкесенамон удивила забота, которую ее супруг проявил по отношению к недоношенному ребенку, в то время как к своим детям он отнесся с холодностью.
— Через неделю он будет готов для захоронения, — продолжила Сати.
Захоронение? Где? Анкесенамон повернулась к кормилице и растерянно посмотрела на нее.
— В Ахетатоне? — спросила она.
Но в каком склепе? В том, где покоится Эхнатон? Она понимала, что было бы странным хоронить это несчастное дитя подле царя и царицы, окруженных похоронным блеском. И открывать склеп? И кстати, где царь велел захоронить своих умерших детей? Она упрекнула себя за то, что так и не удосужилась спросить его об этом.
— Госпожа, царь собирается построить храм в Мемфисе, чтобы почтить память Начальника конюшен. И он сообщил об этом его матери.
Начальник конюшен. Льва досаждали мухи, поэтому он резко поворачивал голову и щелкал челюстями.
Сати заговорила об этом, считая, что наступил подходящий момент. Довольно долго царица оставалась безмолвной, поглощенной своими мыслями. Она не плакала; возможно, у нее больше не осталось слез. Или она поняла их тщетность — слезы были напрасны. Снова и снова она размышляла о маске Тутанхамона. Ему также пришлось много вынести, прежде чем его глаза лишились слез.
Кормилица рискнула высказать предположение:
— Так как погребение будет проходить в Мемфисе, возможно, мы сможем поместить ребенка рядом с его отцом.