Грейс отметил, что Бишоп сменил костюм для гольфа на дорогую легкую черную куртку, синие брюки и коричневые мокасины на босу ногу, больше смахивая на ночного плейбоя, чем на скорбящего мужа.
Неловко сидя в красном кресле в тесной комнате для допросов, он, как будто прочтя его мысли, сказал:
— Одежду выбрала из моего гардероба ваша сотрудница Линда Бакли. В данных обстоятельствах я предпочел бы что-нибудь другое. Скажите, пожалуйста, когда мне позволят вернуться домой?
— При первой возможности, мистер Бишоп. Надеюсь, через пару дней, — ответил Грейс.
Бишоп вскинулся в бешенстве:
— То есть как?.. Это просто смешно!
Грейс взглянул на воспаленную ранку на правой кисти Бишопа. Вошел Брэнсон с тремя стаканами воды, поставил на стол, закрыл дверь и остался стоять.
— В доме совершено преступление, — мягко объяснил Грейс. — По принятым нынче правилам полиция охраняет место. Пожалуйста, поймите — это поможет отыскать преступника.
— Есть уже подозреваемый? — спросил Бишоп.
— Прежде чем я отвечу на этот вопрос, скажите, не возражаете ли против записи нашей беседы? Это гораздо быстрей, чем писать от руки.
Бишоп сухо и холодно улыбнулся:
— Стало быть, подозреваемый — я?
— Ничего подобного, — заверил Грейс.
Бишоп махнул рукой в знак согласия.
Гленн Брэнсон включил аудио- и видеозапись и отчетливо продиктовал:
— Двадцать два двадцать, пятница, четвертое августа. Суперинтендент Грейс и сержант Брэнсон опрашивают мистера Брайана Бишопа.
— И все-таки вы кого-нибудь подозреваете? — переспросил Бишоп.
— Пока нет, — ответил Грейс. — А сами вы никого не подозреваете?
Бишоп коротко рассмеялся, словно услышал очень смешной вопрос. Глаза стрельнули влево.
— Нет. Никого. Даже не представляю.
Грейс следил за его взглядом, припоминая: влево — значит, правда. Только ответ прозвучал слишком скоро и как-то добродушно для убитого горем мужчины. Преступники и раньше на памяти суперинтендента давали хладнокровные быстрые отрепетированные ответы при полном отсутствии эмоций. Бишоп демонстрирует классическое поведение убийцы. Что, впрочем, вовсе не означает, будто он убийца. Смех вполне может быть просто нервным.