— Ах да, пожара… Того пожара, в котором сгорел прадедушка Родерик?
— Да-да, именно… Мне тут Мэгги звонила, — резко изменила тон Сесилия. — Говорит, устроилась работать к твоему жениху. А еще говорит, что это ты ее заставила.
Вот неслыханная наглость! — возмутилась я про себя. Заставила! Да я всего лишь напомнила ей об условиях завещания. Почему это Мэгги должно быть проще, чем мне и моему дорогому кузену, обреченному писать ненавистные его сердцу детективы? Где тут справедливость?
— Никого я не заставляла, — сухо ответила я Сесилии. — К тому же Лесли вовсе не мой жених. Мы много лет хорошие друзья.
Сесилия скорчила презрительную мину.
— А я-то уж было поверила, что наш лягушонок Кэролайн наконец-то получит мужа.
— Получит? Их что, выдают? — фыркнула я.
— Кэрол, Кэрол… — покачала головой Сесилия. — Тебе ведь уже за тридцать. У тебя и раньше-то женихов не было, а теперь тебе и подавно ничего не светит.
— Спасибо, тетя, — спокойно ответила я на эту реплику, которую могла бы счесть оскорбительной, если бы давно уже не перестала всерьез воспринимать глупую болтовню. — Мне очень приятно, что вы заботитесь о моем будущем. Но, поверьте, я как-нибудь сама устрою свою жизнь.
Сесилия махнула рукой. Это означало, что я совершенно безнадежна, а она совершенно бессмысленно тратила золотые слова на бестолковую замухрышку, свою племянницу.
Я поспешила распрощаться с моей участливой тетушкой и, усевшись на велосипед, покатила по аллее.
— Эй, Кэролайн! — крикнула Сесилия мне вдогонку. — Ты скажи своему… другу, чтобы он там помягче с моей Мэгги!
— Лесли сам разберется! — крикнула я и, поднажав на педали, почувствовала, как осенний ветер принялся хлестать мое лицо холодными ладонями.
Уснула я, кажется, около семи утра. Почерк у прабабки действительно оказался ужасным, и только благодаря лупе, купленной в канцелярском магазине, мне удалось прочитать несколько страниц. Нельзя сказать, чтобы на них разворачивалось увлекательное и интригующее действо, однако читать все равно было интересно.
В начале дневника Элайза Роуз описывала свою свадьбу. Больше всего меня позабавило то, что серебряный медальон, украшавший шею Родерика Кампа, она описала гораздо подробнее, чем собственное свадебное платье. Еще мне показалось, что прабабка не очень-то радовалась своему замужеству. Во всяком случае, того необычайного трепета, с каким невесты — здесь я, конечно, могу только предполагать, ведь сама-то невестой никогда не была — выходят замуж, в ее описании не чувствовалось. Впрочем, сложно было хранить этот трепет несколько лет — судя по всему, Элайза Роуз-Камп начала свои записи спустя годы после замужества. Вначале я подумала, что речь идет о том времени, когда мой прадед уже умер, но потом поняла, что ошиблась: Родерик Камп на тот момент еще жил и здравствовал.