Я осталась сидеть в одиночестве с полупустым стаканом в руке. На столе передо мной валялась желтая салфетка, скомканная, как моя жизнь.
Дни, оставшиеся до окончательного оглашения завещания, бежали своим чередом. Я писала «Не флиртуй со смертью» не с воодушевлением, не с вдохновением, а с каким-то остервенением. Я словно мстила своим героям за то, что так глубоко несчастна.
Бросить Майлса без помощи и поддержки мне не позволила совесть, поэтому я, сделав над собой героическое усилие, позвонила ему и попросила переслать уже написанное им почтой. Я боялась, что в моем дорогом кузене снова заиграют самолюбие и гордыня, но он согласился. И я понимала почему: его роман оставался единственной ниточкой, которая отныне нас связывала.
Теперь я вынуждена была заново пережить то, что пережила совсем недавно. Как я писала раньше, герои Майлса оказались удивительно похожи на нас и в каждой их ссоре, каждом примирении, каждом взгляде, каждой улыбке я видела себя и своего дорогого кузена. Он наконец-то прислушался к моим словам, и его диалоги уже не грешили той нелепой многословностью, из-за которой мы так часто ссорились.
Майлс Камп оказался определенно талантливым автором, и я даже испытывала некоторую гордость оттого, что участвовала в огранке такого алмаза. Но к моей гордости, увы, примешивались горечь и боль. Я вспоминала тот запал, с которым мы работали над книгой, и понимала, что эти золотые времена уже никогда не наступят вновь.
Мэтью Соммерс ждал результатов очередной экспертизы, а я, еще совсем недавно горевшая этим делом, теперь не хотела думать о нем и даже радовалась, что отдала прабабкин дневник Майлсу, который хотел использовать некоторые места в своем романе.
Лесли как будто почувствовал, что со мной творится что-то неладное. Он начал звонить мне чаще и постоянно приглашал меня к себе, на что я отвечала вежливыми отказами, подкрепленными рассказами о книге, которую я пишу «с огромным воодушевлением». Последнее приглашение Лесли проигнорировать мне не удалось — его маленькая племянница горела желанием отпраздновать свои именины — ей исполнялось десять — и приглашала на них меня. Отказывать ребенку было просто невежливо, поэтому я скрепя сердце согласилась прийти.
Компания собралась маленькая и, несмотря на мою недавнюю нелюбовь к Мэгги Даффин (которая очень скоро собиралась вернуть фамилию Шелли), очень приятная. Кроме Лесли, Мэгги, меня и, разумеется, самой виновницы торжества пришли соседские ребятишки: два симпатичных мальчика и одна курносая девчушка. С ними маленькая Энджи, которую Лесли отдал в местную школу, успела свести короткое знакомство. Замечу в скобках, что от прежнего бесенка с ангельским именем не осталось и следа: теперь Энджи играла роль маленькой хозяйки большого дома и вела себя со всеми с подчеркнутой вежливостью.