Яблоки мы съели, а их зернышки закопали в горшок от давно зачахшего цветка. И поливали их до тех пор, пока бабушка не убедила нас, что это пустая затея. Так холодно, разве они уцелеют?..
И вот, думая теперь о своем детстве, я всегда сравниваю нас самих и эти яблочные зернышки.
Только человеческое тепло защитило и спасло нас с Петькой в те суровые годы. Не очень-то много мы его и видели, но раз не погибли — значит, нет ничего на свете сильнее, чем даже самая скупая доброта человека…
♦
Из огромного рога изобилия сыплются глиняные ватрушки. В самом гастрономе пахнет балыком и сдобой. На полу — бумажки от конфет «Радий» и «Черная смородина». Кто-то ест такие конфеты. Кто-то не только ест, но и обманывает — возьмет и свернет фантик, будто внутри конфета.
Димке отец дал красную тридцатку. Димка купил полный кулек «Радия». Стоит под плакатом «Сортовой разруб говядины» и поедает свои конфеты.
Мы с Петькой и Витька Майоров ждем, когда подойдет очередь за коммерческим хлебом, и поглядываем на Димку.
Он не замечает, а нам видно, как к нему подкрадывается оборванный, чумазый мальчишка. Кепка козырьком к затылку, одно плечо воинственно приподнято.
— Ты чо? — толкает он вздрогнувшего Димку.
— А ничо! — Димка озирается по сторонам.
— Ты на кого, сука? На меня, да? — пацан еще раз толкает Димку. — Дай конфетину. Я шпана!
Подошла наша очередь. Толстушка свешивает нам хлеб и говорит другой, длинной продавщице:
— Ты не представляешь, какой он ужасный кокетун… Умора!
Мы прячем хлеб в сетки и идем выручать Димку.
Незнакомый пацан стоит к нам спиной. Все вместе мы ему запросто накидаем. Ух, гадство, бритовку достал… А Димка бледный-бледный…
— Ты Сидора знаешь? — говорит пацан и протягивает Димке лезвие: — На, отрежь маленько.
Сидор, Сидор! Да это же наш Сидор. Мы же с ним вместе были в интернате. А может, это не он?
— Сидор, ты в интернате был? — спрашивает Петька.
— Сбежал, — солидно отвечает Сидор, — свекла там, все свекла.
— Сидор, айда к нам, — зову я.
— Заругаются еще у вас.
— Ну к вам пошли.
— Куда? — он морщится, точно Димкина конфета оказалась очень кислой. — Матка у меня умерла. Вьюшку нарочно закрыла и угорела. И в Суворовское ни фига не написала…
Мы выходим из гастронома. Синее-синее утреннее небо, яркое солнце, легкие, как бабочки, конфетные бумажки…
— Знаешь что, — нерешительно говорит Сидору Витька Майоров, — пойдем со мной. Мариша тебя пустит. Она хорошая — хочешь, спроси у Петьки. Петька с Ленькой, а мы с тобой будем жить. Идет?
Сидор молчит.
— Нет, верно, — уговаривает Витька. — Потом меня братан заберет, а ты у Мариши останешься. Или вместе махнем.