Плеск воды.
И птичье пение.
Где безопасно? поют они. Где безопасно?
А за чириканьем звучит музыка.
Клянусь, это музыка.
Многослойная, мелодичная, странно знакомая…
На фоне черноты возникает свет… Простыни света, белого и желтого.
И мне тепло.
Вокруг что-то мягкое.
А рядом тишина, как никогда громкая.
Я открываю глаза.
Я лежу в кровати под одеялом в небольшой квадратной комнатке с белыми стенами. В открытые окна льется солнечный свет. Снаружи доносится плеск реки и пение лесных птиц (и музыка… так ведь? это же музыка?). Несколько секунд я не могу сообразить, где я, кто я и что случилось и почему так болит моя…
И тут я вижу Виолу. Она свернулась калачиком в кресле напротив моей кровати и спит, дыша открытым ртом.
Я все еще не могу пошевелить губами и произнести ее имя, но мой Шум, видимо, делает это за меня, причем довольно громко: веки Виолы начинают дрожать, она ловит мой взгляд, вскакивает с кресла и стискивает меня в объятьях, такшто мой нос впечатывается в ее ключицу.
— Ох, господи, Тодд! — восклицает Виола. Она так меня сжимает, что даже больно.
Я кладу руку ей на спину и вдыхаю аромат.
Цветы.
— Я уж думала, ты никогда не очнешься! Я боялась, что ты умер!
— А разве я не умер? — хриплю я, пытаясь вспомнить…
— Ты был очень болен, — говорит Виола, откидываясь на спинку кресла, но колени с моей кровати не убирает. — Очень-очень. Доктор Сноу не знал, выживешь ты или нет, а уж если доктор в таком признается…
— Что за доктор? — спрашиваю я, осматриваясь. — Где мы? В Хейвене? Что это за музыка?
— Мы в городке под названием Карбонел-даунс, — говорит Виола. — Мы приплыли по реке и…
Она умолкает и видит, что я смотрю в изножье кровати.
Туда, где нету Манчи.
Я все вспоминаю.
В горле застревает огромный ком. В своем Шуме я слышу лай Манчи. «Тодд?» — говорит он, не понимая, с какой стати я его бросаю. Тодд? именно так, с вопросительным знаком, удивляясь, что я ухожу без него.
— Он умер, — говорю я как бы сам себе.
Виола вроде хочет что-то сказать, но ее глаза наполняются слезами, и она только кивает — вот и правильно, вот и хорошо, не надо ничего говорить.