В конце концов полностью разочаровавшийся в своих способностях доносить до людей знания Евгений предложил Варваре прекратить занятия и пообещал ей, что попросит учить ее азбуке Ивана Пущина. В ответ девушка, к крайнему изумлению поэта, горько разрыдалась и выбежала из комнаты, так ничего ему и не ответив. Оболенский весь день думал о том, чем же он обидел ученицу, но так и не понял, из-за чего она столь странно повела себя после его слов. А на следующее утро, в то время когда они с Варварой обычно садились заниматься, девушка снова робко постучала в дверь его комнаты. Евгений с удивлением впустил ее к себе и растерянно развел руками:
– Варенька, ты все-таки хочешь заниматься? Мы же вчера договорились…
Глаза девушки опять заблестели от навернувшихся на них слез, и внезапно Евгения осенило – он, наконец, пусть и с огромным опозданием, но сообразил, чего хотела его ученица, почему она так упорно стремилась учить с ним буквы! Обозвав себя мысленно дураком, болваном и еще несколькими такими же нелестными словами, поэт велел девушке сесть за стол, уселся напротив нее и осторожно, с трудом подбирая слова, заговорил:
– Варюшка, ты меня прости… Я тоже очень рад тебя видеть, и мне тоже очень хочется и дальше тебя учить. И… не только учить. Мне вообще нравится быть с тобой, нравится, когда мы вместе…
Варвара смотрела на него во все глаза, и в ее взгляде вспыхивали то надежда, то страх, то желание снова заплакать. А Евгений, теряя остатки уверенности, продолжал бормотать:
– Варя, я для тебя – совершенно неподходящая партия, я ссыльный, я государственный преступник! Да, сейчас я неплохо живу, почти свободно, могу ездить в соседние города, но это мне просто поблажки делают, это все в любой миг может прекратиться. Поэтому ты достойна лучшего, понимаешь?
Девушка смотрела ему в глаза, не мигая, и Евгений под взглядом ее больших испуганных серых глаз окончательно смутился и замолчал. В душе у него закипала досада – он, в юности бывший любимцем женщин и никогда не испытывавший в общении с ними никакой неловкости, не находил нужных слов, чтобы объясниться с простой крестьянкой! Если бы кто-нибудь сказал ему об этом лет двадцать с лишним назад, когда он еще жил в Петербурге и с замиранием сердца посещал заседания тайных обществ, Оболенский расхохотался бы в ответ. Зато теперь ему было совсем не до смеха…
– Евгений Петрович, – робко заговорила вдруг Варвара. – Простите меня, если вы неправильно меня поняли… Мне просто хотелось дальше у вас учиться, если это можно, если вы не возражаете…