После этого Трубецкой стало намного легче заниматься всеми связанными с отъездом делами. Сборы пошли быстрее, а сама она почти прекратила волноваться о том, что будет с ней в дороге, несмотря на то что все, от чиновников до родных и друзей, по-прежнему продолжали пугать ее всевозможными препятствиями и несчастьями, которые, по их словам, непременно должны были случиться с ней в пути. Екатерина просто перестала слишком верить их угрозам. Ведь все они тоже никогда не были в Сибири и никогда не путешествовали по стране в одиночку! Откуда же им было знать, как это происходит?
Хотя совсем не волноваться бывшая княгиня все равно не могла. Чем ближе был день ее отъезда, тем настойчивее пытались удержать ее в Петербурге родители и другие родственники: иногда ей казалось, что получить разрешение царя на выезд в Сибирь было проще, чем противостоять их требованиям остаться. Хорошо хоть отец был на ее стороне и помогал ей сопротивляться просьбам матери, сестер и тетушек «не бросать их навсегда» и «не губить свою молодую жизнь»! Помогал, несмотря на то что тоже хотел, чтобы она осталась. Екатерина видела это по его лицу, чувствовала своим женским чутьем, что Иван Лаваль больше всего на свете боится расстаться навсегда со своей любимой дочерью, но при этом не желает мешать ей действовать так, как она посчитала нужным. И если просьбы и упреки остальных близких людей только раздражали Трубецкую, то перед отцом она ощущала себя по-настоящему виноватой. Хотя как раз Иван Степанович ни в чем ее не винил и при каждом разговоре с дочерью давал ей понять, что готов поддерживать ее во всем, чего она добивалась.
Мысль об отце заставила Трубецкую помрачнеть. Она попрощалась с родителями накануне, но Лаваль обещал приехать к ней перед самым ее отъездом – по его словам, просто на всякий случай, чтобы уладить последние проблемы, если те вдруг возникнут на ее пути. Конечно, на самом деле ему хотелось попрощаться с любимой дочерью еще раз, наедине, без плачущих и громко причитающих родственниц и приживалок, которые не вызывали у них с Екатериной ничего, кроме раздражения. Бывшая княгиня понимала это очень хорошо, она и сама была бы рада еще раз увидеться с отцом без всяких помех, но в то же время эта встреча пугала молодую женщину. Слишком хорошо она понимала, что если и способна ради кого-то изменить своему решению, то только ради отца. Кроме Сергея, которого теперь не было рядом с ней, старый Иван Лаваль был для нее единственным по-настоящему близким человеком. Других родных, с которыми она могла бы быть откровенной и разлука с которыми причинила бы ей боль, у Трубецкой не было, и она уже не сомневалась, что больше не будет никогда. В первые годы брака с Сергеем она могла еще ждать рождения детей, но через несколько лет супругам стало ясно, что сбыться этим надеждам не суждено. И несмотря на свое огромное желание иметь ребенка, иногда Екатерина ловила себя на мысли о том, что все это могло быть и к лучшему. Без детей они с мужем могли уделять друг другу все свое время и душевные силы, а ребенок, за которого все время нужно было бы беспокоиться, вряд ли дал бы им такую возможность.