Младшие дети тогда тоже заплакали, и служанки с нянями принялись успокаивать их, за что Александра была им потом безмерно благодарна. Сама она тогда не могла уделить им внимание, ей было не оторваться от старшего сына. Они простояли в обнимку минут двадцать, но обоим эти минуты показались вечностью. Миша уже не плакал в полный голос, но мать чувствовала, как ее платье все сильнее намокает от его горячих, беззвучно льющихся из глаз слез.
А потом мальчик поднял голову, отодвинулся от матери и выпустил рукава ее платья. Его лицо было мокрым, но слезы из глаз больше не катились.
– Прощайте, маменька, – сказал он спокойным и как будто бы безразличным ко всему тоном и, отвернувшись от Давыдовой, зашагал к экипажу. Александра хотела было броситься за ним, схватить его на руки, снова обнять и никогда больше никуда не отпускать от себя, но почему-то не сделала ни шагу. Она просто стояла и смотрела, как сын забирается в экипаж, как следом за ним туда усаживаются гувернантка и двое слуг, как они, высунувшись в последний раз наружу, обещают ей, что будут заботиться о ребенке, и как повозка медленно трогается с места. Рядом с ней продолжали плакать остальные дети, но их Александра тоже как будто бы не слышала. И только когда экипаж, увезший от нее Мишу, скрылся за углом, она очнулась от своего странного оцепенения и принялась по очереди успокаивать то старшую дочь Машу, то младших сыновей и дочек.
Несколько следующих дней они жили как будто спокойно, но во взглядах каждого из оставшихся детей Александра Ивановна читала испуганный и тщательно скрываемый вопрос: кто из них будет следующим? Кого она отправит прочь из дома в другой город после Миши? Каждое утро Давыдова с трудом заставляла себя входить в детскую комнату и здороваться с сыновьями и дочками – она ждала, что кто-нибудь из них задаст этот вопрос вслух, и ей придется либо отвечать на него, либо лгать собственным детям.
Вместо этого старшая дочь Маша в конце концов спросила у матери другое.
– Маменька, скажите, Мишель был очень плохим мальчиком? – поинтересовалась она однажды утром. Младшие дети в это время были заняты какой-то игрой и как будто не обратили на ее вопрос внимания, но Александре Ивановне показалось, что они словно бы немного притихли. А сама она в первый момент и вовсе потеряла дар речи и уставилась на дочь ничего не понимающими глазами.
– Машенька, милая моя, что ты такое говоришь?! – выдавила она наконец из себя. – С чего ты взяла, что Миша плохой, кто тебе сказал такую глупость?!
– Никто не сказал, – тихо ответила девочка, глядя в пол.