На улице Пай принялся задирать ногу над кустиками, а Вера мысленно пыталась сочинять письмо Андрею. Но ей мешали музейщики. Они сами собой разговаривали у нее в голове, что-то пытались объяснить, рассказать, что-то горячо отрицали. Беседовали и друг с другом. Был там даже и покойный Гаркавенко, которого Вера никогда не видела. Она уже практически ощущала убийцу, оставались последние, как она говорила, стежки по ткани. Теперь, пока она не разоблачит этого человека, весь коллектив музея в полном составе будет торчать у нее в воображении и не отпустит.
Они вернулись с прогулки, Вера покормила своего любимца, и утро психотерапевта продолжилось мучительными воспоминаниями: сколько ложек сахара нужно насыпать в овсянку. И сколько ложек кофе нужно насыпать в кофе. Это делал Андрей, и он это знал, а она — нет. А теперь требовалось самой. Она готовила завтрак и продолжала перебирать в уме запутанные нити. Игра в музее и игра-жизнь сплелись, нужно их распутать. Лученко и сама часто прибегала к играм в своей практике. Игра помогает писать черновики поведения тем, кто не готов к жизни. Но как бы прекрасно ни «работали» игры для выхода из кризисных ситуаций или выравнивания отношений внутри какой-то группы людей, все же «наша жизнь — не игра»: так, кажется, пел Окуджава. В обыденности требуется ясное отграничение забавы от жизни. Интуитивно оно у каждого имеется, границы чувствуешь подсознательно. А если ты заигрался, нужно остановиться. Теперь же, скорее всего, для остановки потребуется одна, самая последняя игра…
Закончив все утренние обязательные, почти автоматические движения, она включила Тошу. Такое ласковое имя они с Андреем дали своему ноутбуку «Toshiba». Запустила Word и стала писать.
Здравствуй, мой милый Андрюша! Про погоду не спрашиваю. И так знаю, что у вас в Парижике тепло. А у нас с Паем все хорошо. Только что вернулись с прогулки, он наелся и улегся спать, привалившись ко мне горячим боком. А голову положил ко мне на колени, да еще поплямкивает. Выражение на его велюровой мордахе такое, будто говорит: «Передай ему привет!» Ну вот откуда он знает, что я пишу тебе письмо? Впрочем, ты мне скажешь: «Есть такая наука — зоопсихология». А еще ты скажешь, что все наши домашние любимцы — эмпатики. Поэтому они нас чувствуют даже лучше, чем мы, люди, друг друга. Это правда. Хотя вот я знаю, чем ты сейчас занимаешься. Лечишь своих зверушек. Перед отъездом я хотела рассказать тебе о «музейном деле», которым сейчас занимаюсь, но не успела… Ну вот, ты забеспокоился! Точно знаю — беспокоишься за меня. Потому что ты всегда это делаешь. А со мной все в порядке, Андрюша. Тебя не смешит придуманное мной название? Дело действительно происходит в нашем городском музее, мы с тобой там бывали. Оно намного сложнее, чем казалось на первый взгляд. Убийство милиционера, убийство режиссера и попытка убийства Лиды — это цепь преступлений одного человека. Хотя милиция уже успела схватить: и американца Маркоффа, и певицу Франческу, и главного хранителя Хижняка. Но это не они! Я убеждена, что убийца — работник музея. Чем больше я общаюсь с музейщиками, тем больше мне кажется, что у каждого из них была и причина, и возможность. Я могла бы описать тебе мотивации всех персонажей, но это слишком долгое дело. Если б ты знал, Андрюшка, как мне тебя не хватает! Так хочется поговорить с тобой, причем не виртуально, а живьем! Ну ладно, пока. Целую тебя нежно.