Хотя работать жуть как не хочется, я во дворе предлагаю начальнику:
— Может, наколоть? И — в поленницу.
— Не надо. Я — сам. Утром. Вместо физзарядки.
— Ну смотрите. Коля, давай чурбаки в штабель сложим, а то не пройти.
Борщук, пересилив нежелание, начинает укладывать чурбаки рядком. Не перечит, не ворчит. Начальник нам тоже помогает.
— Пора, — говорит он. И смотрит на циферблат наручных часов.
Ну, пора так пора. Хотя мне уходить отсюда не хочется. Притягивает девочка с огромными «небесными» глазами. А может быть, васильковыми. С бледным хрупким личиком. Какое же это несказанное счастье — общаться с таким обворожительным созданием. Прекрасным, как нежный, белый цветок. Эх, что мы потеряли, чего себя лишили…
Разволновала меня эта встреча. И невольно в воображении возникали и таяли сцены из своей прежней — домашней — жизни. Которой, возможно, уже больше никогда не будет. Вспомнилась и Мила с её доброй и застенчивой улыбкой, с трогательными ямочками на щеках.
Взяв отчаянно заголосившую «кормилицу», я спросил, решился-таки:
— Гражданин начальник, скажите, пожалуйста, кем работает ваша жена?
Вопрос мой, вероятно, оказался неожиданным, и лейтенант, помедлив, сказал:
— Учительницей. А что?
— Просто так. Полюбопытствовал.
И я вспомнил довольно темноватую большую комнату с низким потолком и провисшей матицей, массивной печью посередине. И всё равно это жилище выглядело несравнимо… Да и что тут сравнивать! Наша жизнь — и вольная. Любая конура на воле лучше барачных «хоромов» в зоне.
Борщук, досыта наевшись, не выглядел таким злым. Как всегда. В масляно блестевших глазах его нежились лень и довольство. Такие редкие в его жизни.
Обратно мы отправились тем же путём. И в том же порядке. Коля, правда, хотел пристроиться сзади, но я настоял:
— Шагай передо мной.
Он не стал спорить. И это тоже меня успокоило. До вахты добрались без происшествий.
Пока не вывалились из будки вохровцы, Коля предложил с нагловатой прямолинейностью:
— Начальник, дров надо будет напилить или наколоть или чо, нас не забывай.
Офицер оставил пожелание Борщука без ответа.
В зоне, когда мы шли в бригаду, я пооткровенничал:
— А мужик-то он — ничего. Не жлобина. Человек — начальник.
Коля всё же счёл своим долгом опровергнуть:
— Мусор он и есть мусор. А баба у его — гарная. Что надо баба. Цимус. Пофартило гаду.
— Зачем ты его так. Он же тебе добро сделал: накормил, обогрел.
— Всё едино — пёс. Нас охраняет.
— Работа у него такая, Коля. Не он, так другой. Я его не оправдываю. Но и такие, как он, нужны. Ведь не все чалятся за корень турнепса. Ты же не слепой, видишь сколько среди нас страшных людей. Вернее, нелюдей: грабителей, убийц, насильников. Представляешь, что они натворят, если окажутся на воле?