Во время одной из облав попался и не смог выпутаться пахан. Коля временно остался без покровителя. Но ненадолго. Глаз на него положил опытный карманник. По годам он Коле тоже в отцы годился. И придумал ему «папаша» расхожую роль: Коля в трамваях и на остановках, где держал «са́дки»[75] его «папаша», изображал из себя паиньку-пионера — в белой рубашечке, с красным галстуком на шее, а также с ранцем, в котором имелось всё, что положено школьнику: чернильница-непроливашка, перочистка, ручки, тетрадки, учебники. В таком наряде Коля отвлекал жертву, карманы которой обшаривал и очищал его «папа». Позже Коля и сам, прикрывая блудливые ручонки ранцем, научился «тычить» — изымать толстые лопатники,[76] бока,[77] картинки[78] у солидных «бобров» и у немощных старушек. Никому не приходило в голову, что этот чистенький и красивенький мальчик в отглаженном шёлковом алом галстуке — карманный вор.
Но однажды он всё-таки попался — фраер «щекотнулся», то есть почувствовал, как из его кармана галифе потянули портмоне с деньгами и документами, и ухватил за руку симпатичного пионерчика. Это был командированный с фронта на эвакуированный Кировский завод командир-танкист — за боевыми машинами. И хотя вступившийся за ребёнка худощавый мужчина в кожаном реглане, а это был «папаша», горячо уверял военного, что тот ошибся, что советский пионер не может совершить столь безнравственный поступок, фронтовика, повидавшего всякое, не убедил сей довод, и он повёл плачущего навзрыд «пионера» в отделение милиции. Однако по пути заступник и ещё несколько невесть откуда появившихся тёмных личностей напали на пострадавшего, отняли у него личное оружие — пистолет, ограбили и скрылись. Вместе с «пионером». Так Коля впервые засветился, а зимой его всё-таки взяли на «малине»[79] вместе со всей бандой.
С годами из Коли Пионера, а кличка эта за ним так и осталась, получился фартовый щипач, то есть вор-карманник. Но, несмотря на мастерство и на свою природную везучесть, Коля, конечно же, угодил в тюрьму. И не раз. Чтобы не очутиться в «сучьей» малолетке, когда юный вор «сгорел с поличным», он прибавил себе ещё несколько лет и оказался во «взрослых» тюремных камерах, а после осуждения — в трудовой воспитательной колонии. Сейчас за ним числились уже три ходки. За все эти свои «заслуги» перед Родиной и народом Коля обрёл право, находясь в местах заключения, не трудиться и кормиться от жирного блатного пирога, обильно политого потом и кровью фраеров-работяг.
Этот известный в своём кругу форточник и карманник проявил снисходительный интерес к бывшему солдату Пчёлке и, коротая безделье, насмешливо беседовал с ним. А Иосиф Якимович, не выпуская топор или рубанок из рук, охотно рассказывал ему всякие фронтовые истории, о деревенском житье-бытье, не тая ничего. Пчёлка, несмотря на то, что прошёл всю войну и повидал на ней немало страшного, был дважды ранен, один раз тяжело, охромев на всю жизнь, вероятно, и вообще человек не из трусливых, а перед блатными робел, насмотревшись на ужасы кровавых пересылок. Поэтому с Колей он разговаривал почтительно и даже с оттенком заискивания.