Дневальство мне всегда не нравилось. К тому же — никаких зачётов. Как ни старайся. Юра Мухамадьяров (имя, фамилия подлинные) тоже дневалил.
— Сколько придуркам дал на лапу? — поинтересовался он.
— За что? — недоумевал я.
— За дневальство.
— Нисколько.
— Не темни.[82]
— Честно. Доктор Маслов устроил. Как доходягу.
— Этот на лапу не берёт. Потому что фашист. А остальные все берут. Закон жизни: есть деньги — будет всё.
Встречались мы часто — бараки рядом. И однажды Юра мне сказал:
— Знаешь, что я тебе посоветую, тёзка, брось ишачить на хозяина. Подохнешь. От работы и кони дохнут.
— Ничего, вытяну. Здоровье ещё есть, — хорохорился я. — Немного оклемаюсь и на зачёты пойду. В бригаду к Зарембе.
— А почему бы тебе не освободиться раньше?
— У меня три пятерки, а третий год всего размерял.
Юра глянул вокруг и тихо произнёс:
— Есть возможность чухнуть.[83]
— Нет, Юра. Хотя очень хочется на волю.
— Не спеши с ответом, как голый ебаться. Пошурупь. И не трепанись. А то загремим на штрафняк.[84]
Этот разговор взбудоражил меня.
Если не пристрелят и побег удастся, то всё равно я не смогу вернуться домой. К маме. Перед которой так виноват. К брату. Там, на Урале, не только мой дом, там — Мила. Смывшись из лагеря, я всего этого себя лишаю. И принуждён буду скрываться. И ждать разоблачения. Юра уверил: за деньги можно всё, что хочешь и кого угодно купить.
Но они, эти деньги, на земле не валяются… Порассуждав с самим собой, утвердился в намерении добиться свободы именно так, как решил раньше. И не провокатор ли Юра?
За ответом он явился на следующий день. Вышли к завалинке. Закурили. Воробьи пировали на ближней помойке, порхали туда-сюда через запретку. Осторожные птицы не гнездились в жилой зоне — здесь не было места, до которого не могла бы дотянуться вездесущая рука человека. Я сообщил о своём решении.
— Как знаешь, — сказал он. — Другого такого шанса может не быть, учти.
— Знаю. И всё же… нет. Я не хочу совершать преступлений. И не хочу быть зайцем. Ты меня не послушаешь. Но не делай этого. Личная просьба.
Юра лишь улыбнулся. И пожал мне руку. Мы расстались. Я думал — навсегда. Но судьба распорядилась иначе.
Через три или четыре дня лагерь всколыхнула весть: побегушка! С объекта. Оцепление не снимали и ночью, несколько суток прочёсывали зону с собаками. Стало известно: беглец — Юрок по кличке Зверь, фамилия — Мухамадьяров.
Про себя я порадовался, что он благополучно миновал запретзону, не словил пулю в затылок. Однако тревожное предчувствие не покидало меня: куда ему скрыться от тысяч глаз всесоюзного розыска? Я не верил в байки об удачных побегушках — с концами. Но прошло несколько дней, а беглеца не изловили. Минула неделя. Месяц…