Не пришел, кстати, на разбор полетов и Николай Степанович. Кто-то из учителей уклончиво объяснил, что физрук звонил, извинялся, говорил, что на пару дней приболел. А в общем, атмосфера была не ахти. Внешне вроде бы все кочегарило, как обычно, — школа гудела трансформаторным гулом, половицы коридоров вибрировали от малышового топота, на первом этаже визжали, за гаражами курили. И все же период полураспада миновал, близился полный распад и отпад, все ждали цикла и финиша. Одни со страхом, другие с радостным любопытством.
На перемене Серега даже поймал на себе многозначительный взгляд Сэма. Тот ничего не напоминал, но и без слов все было ясно. В ответ Серега криво ухмыльнулся.
А в общем, после вчерашних событий Серегино мировоззрение существенно изменилось. То есть, если мир условно принять за класс, то до недавнего времени Серега прочно знал: в его родном классе проживали трое бандитов (включая Краба), один псих (имелся в виду Тарасик) и несколько уродов (во главе с Сэмом). Все прочие, в общем и целом, подходили под категорию нормальных шизоидов-гуманоидов. Сегодня же, глядя на то, с какой беспечностью девчонки тараторят и красятся, с каким азартом Васёна охотится за чужими бутерами, а Толя Хаматов из тонкоструйной брызгалки ювелирно выписывает водные узоры на чужих спинах, Серега всерьез усомнился в правильности былого миропостроения. Походило на то, как если бы Земля, считавшаяся до сих пор круглой, вновь вытянулась в блин, плюхнувшись на спины фарфоровых слоников. Конечно, остров — это остров, и помповики любому вскружат голову, но ведь ни одна живая душа не поинтересовалась у них, как там прошел урок с ветераном. Вроде как проехало-проканало — и ладно. Они, правда, про остров тоже не расспрашивали, но их-то понять было можно. Так, во всяком случае, рассуждал Серега. Все шло как-то тупо — гнилым самотеком, и, разочарованный, он, мысленно сделал ручкой вчерашним иллюзиям, решительно исполосовав розовый холст, в один присест превратив его в черный квадрат.
Кстати, в свете всего минувшего казались смешными любые рассуждения о Малевиче. Дескать, хотел выразить то или сё, долго обдумывал, а потом взял и прикололся над собратьями по цеху. Бродягу Малевича, как полагал сейчас Серега, просто хорошо обломили накануне. Что называется по-крупному. Кто-нибудь там предал или леща дал прилюдно, а другие при этом дружно поржали. Вот и закусил удила. Пришел домой, шваркнул шляпу в один угол, куртяк — в другой — и сразу за кисть. Какая картина попалась под руку, той и досталось. А может, и не первая встречная это была картина, а с какой-нибудь Анжелкой-вертихвосткой. Тоже, небось, продинамила Казимира, — укатила в карете денежного прощелыги в Рамбуйе или другой какой городишко — оттопыриться и пожевать омаров в майонезе. С такого закидона любой за что-нибудь схватится. Наши бы за топор с молотком взялись, ну а Казимир, понятно, не столяр, схватил то, что под руку подвернулось. Ну и давай кляксы метить на портрете любимой. Сначала, конечно, усы, потом бороденку с рожками, а после и напрочь замалевал. Типа, вычеркнул из жизни и забыл.