— Испугалась, да?
— Я за нее больше испугалась, — выдыхает Марфа.
И это понятно. Мы с Манечкой тоже в дортуаре пару раз Белую даму вызывали, на потеху публике. Там же самое интересное, что девочки от страха визжать начинали задолго до того, как Дама приходила. Вроде как они видят ее уже, чуть ли не сырой могильный холод на себе ощущают (а это Маня мокрую простыню припрятала заранее). Детские шалости, что с них взять. И сама Марфа, наверное, лет сто пятьдесят назад так же баловалась? Или нет? Неужели из-за такой шалости ребенку все тайны надо раскрывать?
— В общем, не знаю я, Лен… Чего-то тревожно мне. Вот как чувствую чего не то…
— Про дочку?
— Да не знаю. — И Марфа махнула на меня сигаретой. Пепел сразу разлетелся клочками — Марфа-Маринка так и не покурила толком.
— Уже вторую пачку за сегодня, — пояснила она. — Как Фоня ночью заехал, так и все. Чего-то уснуть не могу никак.
Фоня наш — ну Афанасий, или Толик-Рубеж, если по-нынешнему, — куда больше с Жекой общается, шебутные они оба. Чего это он…
— Говорит, проезжал неподалеку. Вышел на стоянке бензин залить, тут его и ножом…
— Насмерть? — ахнула я, забыв, что покойники так просто в гости не заявляются.
— Не очень… так, полоснули. Я ему шарфик взамен дала, у него весь в крови был.
— Так он что, к тебе за шарфиком заехал?
— Нет, ну что ты? Ему вероника нужна была, кровь остановить. У меня как раз еще оставалось, я ему целую горсть и отсыпала в карман. И компресс сразу сделала, чтобы приложить…
Мертвая ягода вероника глубокие раны не затягивает, только поверхностные. Хоть тридцать раз ее распарь, а проникающее ножевое не залечишь. Значит, не так уж серьезно все у Фони. Он же Охранник вроде как, ему по работе такое привычно. Тем более — сам приехал за лекарством, сам уехал. Ничего особенного, нам же это — как мирскому гриппом переболеть: неприятно, но не смертельно. И чего Марфа так нервничает? Впрочем, мне после таежного затишья все московские Сторожевые дергаными казались. Про людей я вообще не говорю.
— А Фоню твоя Анечка не испугалась?
— Да нет, она спала уже к тому моменту. Я ей чаю с медом дала, так она сразу…
— Зерничного чаю?
— Нет, простого, мятного. Он успокаивает.
— Так, может, и не посвящать тогда? Рано ей образовываться?
— Не знаю я, Лен. Не знаю. Как бы потом поздно не стало. Ты у Тимофея ведь была, да?
— Пятого вернулась.
— Как там? Спокойно?
— Как в банке с огурцами. Тоска и муть зеленая.
— Ну, тоска — это неважно, — отмахнулась Марфа новой чадящей впустую сигаретой. — Я вот думаю, может, нам с Анечкой уехать туда?
— Обновляться вздумала? Так ты же вроде недавно…