- Это все равно, что нужно еще так много обдумывать?
- При перевозке нас двоих всегда сопровождают три охранника. Мы должны убить этих троих, забрать у них одежду, оружие, в удаленной хижине...
- Это слишком долго продлится, я больше не хочу ждать.
- Подумай о своей жене, Степан, то, что ты планируешь, это чистое безумие. Для такого акта отчаяния у нас еще будет время. План бегства нужно обдумывать долго. Ведь только мы одни долго обтирали руки и наши лохмотья снегом. Другие не делали этого, так как не могли узнать опасность. Теперь для них это слишком поздно. Вероятно, мы прорвемся.
- Ты действительно так думаешь? Возможно, милость Божья с нами?
Стоит нам вечером добраться до камеры, как мы тут же начинаем ковать планы побега. Так происходит каждый вечер.
Много дней нас больше не выпускают. Над тюрьмой нависла буквально мертвая тишина. Потребовала ли болезнь новых жертв?
Мы моем наше лицо и руки горячим супом; лучше поголодать.
Нас выводят и ведут в большую камеру. На нарах и на полу лежат арестанты. Они мертвы. Мы должны их выносить.
Покрытые корой губы, красные пятна – тифозные!
- Я не прикоснусь к трупам! Я тоже должен подохнуть?! – орет Степан на конвоиров.
- Собака! И револьвер уже обнажен.
Мой сильный удар по ногам Степана, он падает на землю, прихватив и меня с собой. Я поступил правильно, так как хватило нескольких мгновений, чтобы избежать роковых последствий.
На дворе нас избивают плетьми. С окровавленными спинами мы ползем назад в камеру и остаемся неподвижно лежать на нарах.
Ночь. Дверь камеры открывается, входит один из поднадзорных. – Здесь материя для ваших ран. Завтра увозят на свинцовые рудники. Начальник тюрьмы заболел сыпным тифом. Радуйтесь, что вы оба уходите отсюда.
Молча я накладываю большой кусок дерюги на кровавую спину великана, потом помогаю ему залезть в толстую робу. Степан безмолвно делает то же самое, потом мы ложимся на грудь, как мы уже пролежали несколько часов, до тех пор, пока утро не зарозовело за решеткой.
День проходит, наступает ночь, нас выгоняют. В тюремном вагоне только мы двое; хоть мы и говорим о бегстве, но знаем, что не сможем убежать, мы на долгое время слишком слабы для этого после порки. Если бы только еда была лучше, по крайней мере, достаточной, восемь дней хорошего питания, тогда...
Несколькими днями позже мы видим эшелон военнопленных, большинство из них, похоже, больны, так как они едва передвигаются. Выгрузят ли и этих людей тоже где-то уже как трупы и закопают?
Сибирь! Эта великолепная, далекая страна с ее сокровищами и богатствами, ее благословенным Господом Богом урожаем – здесь собираются арестанты, военнопленные, гражданские пленные с женами и детьми – все преступники!? Кто из них отправится в обратный путь и сможет увидеть эту обветренную доску, этот одинокий, тихий столбик, маркировку границы, почти стертую табличку с ужасными словами: «Европа – Азия».