— Пожалуй, мне придется рассказать Фрэнку о глупой выходке дочери, — сообщила она ему при первом удобном случае. Со времени последнего свидания в гостевом домике они не встречались и не перезванивались. Это было их совместное решение — прекратить все контакты. — Вряд ли девчонка будет болтать лишнее…
— А если все же проболтается? — еле слышно, будто опасаясь, что кто-то сможет прочитать секрет по его губам, спросил он.
— Я буду все отрицать, — ответила она тем невозмутимо веселым тоном, каким говорила почти всегда. — Ты, я знаю, сумеешь сыграть любую роль, это твоя суть. Сделай так, чтобы, когда девчонка объявится, она была бы не уверена уже ни в чем. Может, ей приснилось? Или она обозналась. Пусть она почувствует себя виноватой. Принуди ее к оправданиям за совершенные ею глупости. Я уверена, за то время, что она отсутствует, Рэйчел сумела попасть в какую-нибудь неприятную ситуацию. Она такая глупышка!
После десятидневной паузы Кирк был уведомлен, что Рэйчел нашлась. Не сегодня завтра он должен встретиться со своей невестой…
— У тебя такой озабоченный вид. О чем думаешь, дорогой? — прервала его мысли Сесили. — Неужто прикидываешь, как дать отставку дочке богатого папеньки?
— Дорогая, как ты хороша! Ты просто очаровательна! — вместо ответа воскликнул он и улыбнулся.
Сесили, как завороженная, не могла оторвать глаз от его мягких, нежных, как атлас губ. Она наклонилась, Кирк обвил своими теплыми руками ее холодные от влаги плечи. Он не позволил себе никаких эмоций, кроме выражения радости на своем лице. На самом деле ему были неприятны ее ледяные губы, влага ее волос, лихорадочно горящие глаза.
— Мой милый, как я тебя люблю.
Она оказалась у него на коленях. Ему ничего не оставалось, как обнять ее. Он не шевелился и молчал. Перед глазами вновь встала Донна, Рэйчел, он сам и Сесили — марионетки, безнадежно запутавшиеся в нитях кукловода.
— Мой милый, как я тебя люблю, — повторила она, и ее щека коснулась его затылка. — Как сделать так, чтобы это блаженство не заканчивалось? Все продолжалось и продолжалось… Без конца и без начала…
Она шептала какие-то еще милые глупости. Его сбивало с толку, до чего она была эмоциональной. Сдержанность ей претила, Сесили кипела, бурлила, выплескивала эмоции. Подчас ему казалось, что ей не мешало бы быть более сдержанной.
— Нет, я ни с кем не хочу тебя делить. Не смогу. И если ты посмеешь даже подумать о какой-нибудь другой женщине…
Он украдкой взглянул на нее: лицо облеплено мокрыми волосами, капельки влаги на переносице… Отчего любимая женщина иногда кажется чужой, даже отталкивающей? Не оттого ли, что она начинает претендовать на единовластие, хочет наложить свою руку на то, что ей не принадлежит? Если Сесили хочет получить его целиком, это может быть очень опасным для него, очень.