Опять какая-то ловушка? Тимофей покосился на Угрима. Князь, прищурившись, смотрел на стены.
Крепость и передовую линию штурмующих разделяло уже шагов триста — не больше.
И ничего.
Двести шагов.
И по-прежнему — ни одной живой души на стенах.
— Да куда же они все подевались-то? — пробормотал Тимофей.
Угрим молчал.
Сто шагов…
И — вой! Дикий, многоголосый, яростный. Заглушающий барабаны и трубы.
И — визг и вопли.
Под чудовищным напором слетела с петель расколотая воротная створка. Крепость выплеснула из темного прохода арки своих защитников. Пространство между стенами и латинянской пехотой заполонили белые фигуры, опоясанные красным.
Вооруженные саблями и короткими копьями, облаченные в легкие доспехи, а то и вовсе не прикрытые броней, ассасины с ходу бросались в рукопашную.
Стрелки — и лучники Огадая, и арбалетчики Феодорлиха — вдруг оказались не у дел. Разить врага через головы впередиидущих можно, только если противник находится на стенах или на изрядном удалении. Сейчас же вести эффективную навесную стрельбу было никак невозможно. А расступиться, чтобы позволить стрелкам возможность сделать залп в упор, копейщики и алебардщики тоже не могли. Попросту не успевали.
* * *
Вылазка была стремительной и отчаянной. Первый натиск латиняне выдержали лишь потому, что сумели сохранить строй. Но из разбитых ворот выбегали все новые и новые бесермены. Беснующаяся, вопящая толпа яростно наседала. Толпа билась о живую стену, словно волна о скалу, но не откатывалась обратно и не отступала ни на шаг.
Безумцы в белом, как показалось Тимофею, искали не столько боя, сколько смерти. Неустрашимые и исступленные, они лезли прямо на заточенную сталь. Одни бросались на пики и, сгребая руками смертоносные наконечники, падали, пронзенные. А падая, пригибали к земле и вражеское оружие. Другие подставляли головы под алебарды и боевые цепы, стараясь своим весом свалить противников с ног и взломать плотный строй. Третьи карабкались по трупам, чтобы нанести смертельный удар.
Длинные пики вязли в месиве тел, тяжелые топоры, палицы и кистени на длинных древках не успевали подниматься и опускаться. Зато легкие копья и изогнутые ассасинские сабли били быстро, часто, точно.
Линия имперцев прогнулась, сломалась в двух, нет — уже в трех… в четырех местах. Белые фигурки бросались в бреши, просачивались сквозь первые ряды и сражались уже в глубине латинянского строя. Строй мешался, ломался… Пикинёры и алебардщики хватались за короткие мечи и кинжалы, резались с врагом насмерть, бились голыми руками.
Под стенами цитадели росли завалы из мертвецов и раненых, кровь текла рекой, а крепость все извергала и извергала новых безумцев.