Гален встал на колени рядом со мной, с пистолетом наготове, только не наведенным на цель — потому что цели не было видно.
Шолто открыл дверь, стоя сбоку от нее, чтобы не подставиться под пулю. Когда он не выполнял обязанности царя, то состоял в страже королевы, а потому отлично знал возможности современного оружия, а также удачно пущенной стрелы. Баринтус распластался у другой стороны двери; ссоры были забыты — надо было делать то, на что их натаскивали дольше, чем существуют Соединенные Штаты.
Не знаю, что они увидели за дверью, но Шолто осторожным шагом двинулся вперед, с пистолетом в одной руке и мечом в другой. Баринтус скользнул за дверь на вид безоружный, но практически бессмертному тренированному бойцу семи футов ростом оружие не всегда нужно. Он сам по себе оружие.
Следом, пригибаясь, двинулся Рис с пистолетом в руке. Холод и Дойл тоже умчались с оружием наготове, и во внезапно опустевшей спальне остались только мы с Галеном. Пульс стучал у меня в ушах, бился в горле — не от страха перед тем, что заставило кричать кого-то из моих телохранительниц, а от мысли, что кто-то из моих возлюбленных, отцов моих детей, может не вернуться обратно. Смерть слишком рано ворвалась в мою жизнь, чтобы не понимать: практически бессмертный и бессмертный — не одно и то же. Смерть моего отца показала мне разницу.
Может быть, будь во мне достаточно королевского, чтобы пожертвовать Холодом ради короны, я бы сильнее беспокоилась о попавших в опасность женщинах, но я была честна с собой. С женщинами я едва начала завязывать дружбу, а этих мужчин я люблю. Ради любимых можно пожертвовать многим. Кто утверждает обратное — либо не любил, либо врет самому себе.
Послышались голоса — но не крики, просто разговор. Я прошептала Галену:
— Ты слышишь, о чем говорят?
У большинства сидхе слух острее человеческого, у меня — нет. Гален склонил голову набок, прислушиваясь; пистолет смотрел в открытую дверь, готовый выстрелить в любого, кто покажется на пороге.
— Женские голоса. Слов не разбираю, но одна из них Хафвин, потом еще одна рыдает, а Шаред взбешена. Вот голос Дойла, а вот Иви, он взволнован, но не злится. Скорее чем-то испуган и расстроен.
Гален посмотрел на меня, недоуменно хмурясь.
— Такое впечатление, что Иви в чем-то раскаивается.
Я тоже нахмурилась:
— Иви никогда ни в чем не раскаивается.
Гален кивнул, и вдруг его внимание полностью обратилось на дверь. Палец, на который я смотрела, начал давить на крючок. Мне из-за кровати ничего не было видно. Потом Гален поднял пистолет к потолку и громко выдохнул — я поняла, что еще чуть-чуть, и был бы выстрел.