Улыбка исчезла к концу тирады, осталась только злость.
Я постаралась не выдать удивления: если он говорил правду, то я этого не знала.
— Мне есть до них дело, иначе бы я сюда не пришла.
Он с серьезным видом кивнул:
— Надеюсь, что тебе дело есть, Мередит, дочь Эссуса, очень надеюсь.
Холод повернулся, оставив Фар Даррига на Дойла. Холод смотрел мне за спину — за нами образовалась небольшая пробка.
— Позвольте пройти? — спросил меня стоявший первым мужчина.
— Простите, — сказала я, улыбаясь. — Встретили старого друга.
Он невольно улыбнулся в ответ, и голос зазвучал не так раздраженно:
— Так может, продолжите разговор под крышей?
— Конечно, — кивнула я.
Дойл открыл дверь, велел Фар Дарригу идти вперед, а следом вошли мы.
Внутри в «Фаэде» всюду было дерево — чудесные образцы ручной резьбы. Большая часть интерьера перешла сюда из какого-то давно снесенного салуна Дикого Запада и бережно сохранялась. Травяной и чуть мускусный запах мебельного воска мешался с роскошным ароматом чая, а поверх всего плыл запах кофе, такой густой, что чувствовался на языке. Наверное, здесь только что закончили размалывать зерна для очередного клиента, потому что Роберт требовал плотно закрывать кофе и тщательно следил, чтобы это требование выполнялось. Не столько ради сохранности самого кофе, сколько чтобы его запах не перебивал более нежные ароматы разных чаев.
Все столики были заняты, и клиенты сидели у закругления барной стойки, ожидая места за столиком, либо пили чай у бара. Людей и фейри было примерно поровну, но все фейри — из малых рас. Сбрось мы гламор, оказались бы здесь единственными сидхе. Изгнанников-сидхе в Лос-Анджелесе вообще немного, но те, кто есть, считают «Фаэль» пристанищем для существ рангом пониже. Есть пара клубов, специализирующихся на сидхе и их подражателях, но совсем в другом районе. Дойл с его нынешней посветлевшей кожей и острыми ушами сошел бы за такого подражателя, вставившего хрящевые импланты, чтобы походить на «эльфа». Здесь сидел уже один такой за дальним столиком — высокий блондин с имплантами в ушах. Он даже отрастил волосы для пущего сходства — прямые и длинные. Но хоть лицом он был красив, широкие плечи слишком явно говорили, сколько времени он проводит в спортзале, и вообще в облике была грубоватость, как у незавершенной скульптуры, — все это выдавало в нем человека, а не сидхе.
Блондин таращился на нас. На нас многие из посетителей смотрели, но недолго, потом возвращались к своим делам. А этот разглядывал нас поверх своей чашки, и мне такое пристальное внимание не нравилось. Вряд ли он видел сквозь гламор — для этого он был слишком человек, — но он мне не нравился, не знаю почему. То ли я его где-то встречала, то ли должна была узнать. Ощущение было трудноуловимое; может, это просто нервы. Такое бывает после осмотра места убийства — везде начинают мерещиться преступники.