Напряжение и даже некоторая торжественность взлетного ритуала давно сменилась в кабине будничной атмосферой полета. Тимченко сказал в микрофон:
— Девушки, принесите-ка нам кофейку.
— Все на кофеек нажимаем, — заметил второй пилот. — А между прочим, скоро медкомиссия. Не боитесь за сердечко?
— Это вам, ветеранам, надо бояться, — благодушно отозвался Игорь Скворцов. — А я, например, сердце не чувствую. Есть даже такое мнение, что его у меня вообще нет.
— Бойся не бойся, а найдут что-нибудь — все равно спишут, — сказал штурман, тихий лысоватый человек. — Раньше, правда, я этих комиссий опасался, а теперь перестал… Так и так пора менять специальность.
— Давно не слышали, — усмехнулся второй. А штурман продолжал свое:
— Отмирает же профессия! На «Иле-86-м» штурманов вообще не будет. Не предусмотрено…
— Извините, Владимир Павлович, но я не понял, — поинтересовался Игорь. — Вы, может быть, до ста лет собираетесь летать? Так это маловероятно… А лет на двадцать работы для штурманов хватит.
— Ну, завели панихиду! — сказал Андрей Васильевич с неожиданным раздражением. Он был старше всех по возрасту, и разговор о медкомиссии тревожил его всерьез. — До ста, не до ста!.. Меняйте, ребята, пластинку.
Вошла бортпроводница, принесла всем кофе.
«Ту-154» приземлился в одном из самых больших аэропортов Европы. На здании аэровокзала было написано «ФРАНКФУРТ-МАЙН».
Тамара шла по огромному, как город, аэровокзалу — мимо киосков, магазинов, баров, составляющих целые улицы; мимо маленьких телевизоров перед креслами в зале ожидания (опусти монетку и смотри, коротая время); мимо бесчисленных стоек — их там больше восьмисот — с названиями и эмблемами всех авиалиний мира.
Возле стойки Аэрофлота она задержалась и спросила у немки-сотрудницы:
— Улли, Скворцов у вас?
Немка покачала головой, и Тамара пошла дальше.
…Возле пожарного депо, где пожарники проверяли готовность водяных пушек — вооружение огромной, похожей на красный троллейбус машины, — ей повстречался Тимченко.
— Тома, я тебе хочу испортить настроение. Я наблюдал, как ты работаешь с пассажирами, и мне не нравится.
— А что именно, Андрей Васильевич?
— Выражение лица, вот что! Пассажиры тебе неприятны, работа эта для тебя низкая: ты ее делаешь словно одолжение… Я уже давно заметил: прихожу в магазин, в ресторан, там красивая девчонка — официантка или продавщица. И на лице прямо напечатано: я бы могла артисткой выступать, а должна вам колбасу резать. При моей-то красоте!..
Тамара слушала эту нотацию, украдкой поглядывая по сторонам. А Андрей Васильевич продолжал поучать ее: