И все же город жил, жил после нескольких кошмарных лет нацистской оккупации, после ураганом пронесшегося через него фронта. Многие лавки и кафе были открыты, процветала свободная торговля, ходили трамваи, работали угольные шахты, школы, кинотеатры. У нас обоих не было ни гроша, так что на первый раз пришлось ограничиться разведкой. Несколько часов ходьбы на свежем воздухе усилили наш хронический голод.
— Пора закусить, — сказал Чезаре. — Иди за мной.
Он привел меня на рынок, в ту его часть, где торговали фруктами. На глазах у недовольной торговки клубникой взял с прилавка одну ягоду, самую крупную, медленно, не спеша, пожевал ее с видом знатока и покачал головой.
— Не добра, — строго сказал он и объяснил мне, что по-польски это значит «нехорошая», «невкусная».
Перейдя к следующей торговке, Чезаре проделал то же самое. И так — по всему ряду.
— А ты-то чего зеваешь? — спросил он и добавил с циничной усмешкой: — Хочешь есть — делай, как я.
Разумеется, Чезаре понимал, что на фокусах с клубникой сыт не будешь. Оценив ситуацию, он пришел к выводу, что следует всерьез заняться коммерцией: момент для этого, по его мнению, самый подходящий.
Он относился ко мне как к другу, поэтому откровенно признался: ему нужен настоящий компаньон, имеющий небольшой начальный капитал и определенный опыт, а я, если хочу, могу ходить с ним на рынок, даже помогать ему и набираться опыта. На самом деле он уже нашел себе компаньона: это был Джакомантонио, его старый знакомый из Сан-Лоренцо, тип с лицом каторжника. Форма сотрудничества была исключительно проста: Джакомантонио покупает, он продает, прибыль делится поровну.
Покупает что? Все, сказал Чезаре. Все, что подвернется. Удивительно, но в свои двадцать с небольшим лет Чезаре мог похвастать коммерческим опытом не меньшим, чем у грека. Однако этим их сходство и ограничивалось. Я очень скоро убедился в том, что Чезаре и грек абсолютно разного склада люди. В отличие от Мордо На-хума, Чезаре оставался по-человечески теплым всегда, постоянно, а не только в нерабочее время. Для него «работа» была или неприятной необходимостью, или приятным поводом для встреч, но никак не навязчивой идеей, не средством дьявольского самоутверждения. Один был свободен, другой раб самого себя; один жаден и расчетлив, другой щедр и непредсказуем. Грек — одинокий волк, в каждом видящий врага, до срока постаревший, постоянно пребывающий в плену собственных мрачных амбиций; Чезаре — сын солнца, друг всем на свете, не знающий ненависти и презрения, разный, как небо, жизнерадостный, хитрый и простодушный, решительный и осторожный, очень невежественный, очень наивный и очень деликатный.