Среди таких мужественных, былинных личностей Аня чувствовала себя маленькой, слабенькой девчонкой. Она старалась хоть чем-нибудь услужить своим героическим товарищам — тому дыру заштопает, тому заплатку наложит, тому белье постирает.
Ребята с благодарностью смотрели на «москвичку», как они между собой называли девушку. Но разве ей этого было достаточно! Ей хотелось испытать себя на настоящем, трудном деле. Она не знала, что командир с политруком просто берегли ее, не спешили посылать на задания.
Аня стала завидовать даже Шуре, которая обосновалась в группе радистов и регулярно, наравне с опытными специалистами несла радиовахту. А тут еще сам командир подрывников ушел на задание и целый месяц пробыл где-то под Новозыбковым.
Эшелонов он, правда, не подорвал, но зато вместе с группами Халиулина и Быстрова разгромил крупный гарнизон в райцентре Гордеевка и привез тонн пять отличной поваренной соли, нехватку которой давно ощущали не только во всех окружающих селах, но и в самом соединении.
В лесах, между тем, стало тревожно.
Вокруг партизанского района все сильнее сгущались тучи. Давно все населенные пункты, окружающие лесной массив, были наводнены карателями. На севере, где базировались белорусские бригады, вторую неделю шли тяжелые бои.
Напряжение нарастало и в Черниговском соединении. Дня не проходило, чтобы не вспыхнуло сражение на одной из застав. Видно, фашисты вели усиленную разведку боем.
Неудачно окончилась попытка Балицкого подорвать большой железнодорожный мост у Белынковичей. Партизан обнаружили раньше времени, на помощь охране моста успело подойти подкрепление. Гриша Балицкий был тяжело ранен — пришлось отступить…
Самолеты карателей налетали звеньями, эскадрильями, в одиночку. Но, скрытые густыми, вековыми деревьями, партизанские отряды почти не несли потерь от бомбежек. Бомбы попадали только в стоявшую у ручья, на отлете, старую баню. Ее топили специально, чтобы она побольше дымила.
Эту «операцию» поручили хромому деду Панасюку. Дед был очень горд, что и ему нашлось «солидное» дело. Ночью он заготовлял топливо и разное гнилье, «заряжал» баню, а возле нее еще устраивал два — три костра. С рассветом зажигал их и забирался в заранее отрытое укрытие в полукилометре от бани. Сидя в блиндаже, Панасюк аккуратно считал и записывал, сколько и каких бомб вбрасывали задень на его «объект» фашистские летчики, а вечером приходил с докладом в штаб.
— На одного меня, — говорил он, посмеиваясь в усы, — гитлеровские летуны в день скидывают чуть не вагон бомб, а мне хоть бы хны. Вот так-то…