— И это-то еле раздобыл. С самого начала восстания у нас сухой закон.
Я знаю — ещё ни разу не встретил в Будапеште пьяного венгра.
H. Н. опрокидывает стакан одним глотком и говорит:
— Вы вряд ли догадываетесь, почему я хотел говорить с вами. Я вас знаю. И знаю, что вы коммунист.
Пауза. H. Н. продолжает:
— Я тоже коммунист.
— Так чего же вы у Дудаша?
— Об этом я и хотел поговорить. Я хочу спросить: что бы вы сделали на моём месте? Имея возможность руководить важным отделом в такой газете, влиять на её характер — посчитали бы вы это недостойным коммуниста, отказались бы? Или же, придя к выводу, что игра стоит свеч…
Он резко умолкает. Открываются двери соседней комнаты. Бывшие заключенные кончили заседать и выходят в коридор через кабинет H. Н. Один пожимает ему руку, другой на ходу хлопает его по плечу. Наконец мы снова одни.
— Ну, ладно, — говорю я, — допустим, игра стоит свеч. Да вам же не дадут её вести. Они же наверняка узнают, что вы коммунист, и вышвырнут из газеты.
H. Н. доливает вина и, помолчав, отвечает:
— Все знают, что я был в партии и что уже шесть лет, как меня исключили.
В гостинице
Во второй половине дня я вернулся из города и засел писать обещанную корреспонденцию для «Штандара Млодых».
Это будет не столько корреспонденция, сколько письмо друзьям — про всё, что я здесь увидел, пережил и понял…
И вот я сижу в своей нетопленой комнате и пишу. Время от времени выхожу в холл погреться и каждый раз сталкиваюсь с новой стадией «дела нашей гостиницы».
Наша гостиница — здание весьма роскошное. Она принадлежала ЦК ВПТ и предназначалась, в основном, для заграничных гостей. Когда группа польских журналистов поселилась в ней, большинство номеров пустовало.
Дирекция гостиницы давно смотала удочки, персонал перестал являться на службу, на месте остались только старый портье, истопник (впрочем, котлов он уже не топит) и уборщица (и она не делает уборки).
Вчера вокруг гостиницы начали собираться разномастные соседи, которые, видно, живут в далеко не блестящих условиях и справедливо рассуждают, зачем такому отличному зданию пропадать зря. До штурма, однако, чудом не дошло, всего лишь велись очень спокойные переговоры сквозь застеклённые парадные двери. Потом толпа разошлась, но сегодня собралась снова. Нас, когда мы возвращались из города, очень вежливо пропустили.
Портье сегодня был, видать, порешительней, так как, в очередной раз выскочив погреться, я обнаружил кой-кого из толпы в холле и на лестнице. Ещё позже все снова скучились у двери и слушали пылкую речь какого-то мужчины с трехцветной повязкой. А когда я вышел в последний раз, уже закончив статью, — ни в холле, ни у двери никого не было.