А у этого что на уме?..
Короче, сижу, читаю газету. А молодые люди продолжают нарушать. Старуху толкнули. Из горлышка выпили. Транзистор завели на полную мощность. В общем — ничего хорошего…
Читаю газету.
Вдруг поднялся мужчина средних лет. Американец. Худой такой. И ниже меня ростом. Подошел к хулиганам и говорит:
— Заткнитесь!
И затем:
— Вон отсюда.
Чувствовалось, если надо, он может кого-то и по затылку треснуть.
И молодые люди заткнулись. И на остановке — вышли.
А мужчина сел и задремал.
К чему я все это рассказываю? А вот к чему. Я знал все английские слова, которые он произнес. И сам все это мог произнести без акцента.
Однако — не произнес. Я газету читал.
Как вы сейчас…
«Новый американец», № 39, 5—11 ноября 1980 г.
«…Тройка, семерка, туз — преследовали его во сне, принимали все возможные виды: тройка цвела перед ним в образе пышного грандифлора, семерка представлялась готическими воротами, туз — огромным пауком. Все мысли его слились в одну… Он хотел в игрецких домах Парижа выудить клад у очарованной фортуны. Случай избавил его от хлопот…»
А. С. Пушкин, «Пиковая дама»
Каким только страстям не предавался я в беспечной и отчасти загубленной жизни! Был авиамоделистом и фехтовальщиком. Две недели коллекционировал марки. Около года писал чудовищные лирические стихи.
Более того, я пел в университетском хоре. Пока меня не выгнали с третьего курса. Выгнали, как я догадываюсь, не за хоровое пение, а за сольное. Говорят, я пел идейно чуждым баритоном…
Безграничная тяга к хорошему — страсть.
Безграничная тяга к дурному — порок.
Увы, в моей жизни хватало и того и другого. Обо всем не расскажешь…
Лишь одной человеческой слабости был я всегда и решительно чужд. Вплоть до минувшей субботы.
Я говорю об азартных играх…
— Ну, вот, — слышатся мне раздраженные, требовательные голоса. — И чего это он все пишет?! Про дочку написал. Про собаку написал. Даже про тараканов умудрился написать. Того и гляди, за микробов возьмется…
(Кстати, был такой ученый господин — Луи Пастер. Занимался исключительно микробами. И дали ему за это Нобелевскую премию.)
В советском литературоведении бытует грозное понятие — мелкотемье. Мелкотемьем грешили Булгаков и Зощенко, Ахматова и Пастернак.
Рядом грохотали канонады с пятилетками. Возводились днепрогэсы с метростроями. А Булгаков писал неизвестно о чем. Я уж не говорю про Зощенко…
Но вернемся к азартным играм. Тема, конечно, мелкая и не оригинальная. И что это ее так упорно затрагивали наши классики — Пушкин, Лермонтов, Достоевский? Не посоветовавшись с техническим интеллигентом Матлиным